ШИНГАРЕВ Андрей Иванович (18.8.1869, с. Боровое Воронежского у. Воронежской губ. – 7.1.1918, Петроград), обществ. и полит. деятель. Отец – из мещанской семьи, мать из дворянского рода Веневитиновых. В 1891 окончил естеств. отделение физико-математич. ф-та, а в 1894 – мед. ф-т Моск. ун-та. За участие в студенч. движении с 1892 состоял под негласным надзором полиции. Летом 1892 участвовал в кампании по борьбе с холерой в Воронежской губ. Отказался от науч. карьеры ради обществ. и просветит. деятельности в качестве земского врача. Еще 23.8.1889 Ш. писал К.Г. Хрущову. «А что будет, если ты бросишь луч света в эту [крестьянина – Ред.] голову, озаришь кулачество, мироедство, дикий, не достойный человека самосуд, массу темных сторон, не достойных любви к человечеству... Связать дорогие идеалы науки с идеалами любви – в этом прогресс и цель существования человека» (Хрущов А.Г. А.И. Шингарев: его жизнь и деятельность. М., 1918. С. 11). Тогда же Ш. вынашивал мысль о создании кружка-артели, в к-рую вошли бы крестьяне и представители сел. интеллигенции – врачи, учителя, агрономы. 3.6.1891 он писал: «Задача обязат. интеллигентной работы, по-моему, теперь состоит в том, чтобы все свои силы и душу положить в пробуждение самосознания народа» (Там же. С. 16). С 1894 Ш. – запасной земский врач в с. М. Верейка, затем Б. Вереёка Землянского у. Воронежской губ. С 1895 гласный Усманского уездного земского собрания. С 1897 сотрудничал в журнале «Врачебно-сан. хроника Воронежской губ.». С 1899 земский врач межуездного участка Землянского у. Воронежской губ. С 1901 врач земской больницы в с. Гнездиловка Воронежской губ. В 1901 опубл. серию очерков «Вымирающая деревня», в к-рых констатировал игнорирование властями интересов села, что способствовало его деградации. Нищета крестьянства становилась причиной соц. нестабильности, вина за к-рую падала на безответств. бюрократию. В 1903-05 гласный Тамбовского губ. земского собрания. Вместе с В.И. Вернадским, Ю.А. Новосильцевым, В.М. Петрово-Саловово и др. входил в группу «земцев-конституционалистов». С 1903 зав. сан. отделением Воронежской губ. земской управы. Настаивал на необходимости образования сети яслей и приютов для крест. детей. Составил план действий по борьбе с угрозой эпидемии холеры. Входил в «Союз освобождения», пред. его воронежского отделения. С 1905 чл. Конституц-демократич. партии, возглавлял ее воронежское отделение; с 1908 чл. ЦК партии. В янв. 1907 отстранен от работы в земстве по причине «полит. неблагонадежности». В 1905-07 ред. газеты «Воронежское слово». Сотрудничал в газетах «Речь», «Рус. ведомости», в журнале «Рус. мысль». С 1907 гласный С.-Петерб. гор. думы. Деп. 2-й Гос. думы от Воронежа (1907), деп. 3-й Гос. думы от Воронежской губ. (1907-12) и 4-й Гос. думы (1912-17) от С.-Петербурга; в 3-й и 4-й Думе - тов. (зам.) пред. к-д. фракции. Выступал с думской трибуны св. 300 раз, преимущественно по вопросам бюджета, являясь осн. оппонентом мин. финансов В.Н. Коковцова. По убеждению Ш., «расходование нар. денег – это та обл., в к-рой всего сильнее играет роль чувство ответственности нар. представителей и на к-рой во мн. случаях крепло и развивалось право представит. учреждений. Но именно здесь же – одно из наиболее чувствит. мест правящих сфер крупного чиновничества, привыкших к бюджетным грехам и своевольному хозяничанью» (Шингарев А.И. Новая Дума и старые думы // Русская Мысль. 1908. № 2. С. 141-42). Ш. доказывал, что бюджет, призванный обеспечить существование архаичной гос. системы, не мог способствовать разрешению стоявших перед страной острых соц.-экон. проблем. 2.6.1908 он писал Хрущову: «Для оздоровления финансов необходимо оздоровление политическое» (Хрущов А.Г. Указ. соч. С. 50). Активно участвовал в обсуждении в комиссии по местному самоуправлению проекта Положения о волостном земстве. С 1909 чл. межпарламентской группы Гос. думы. Одновременно читал курсы фабричного законодательства и фабричной гигиены в Петерб. политехнич. ин-те. Участвовал в работе Комиссии по распространению гигиенич. знаний при Пироговском об-ве. Один из организаторов гигиенич. выставок в Дрездене (1911) и С.-Петербурге (1913). В 1912 гласный Уфимского уездного земского собрания. В 4-й Думе чл. Совета старейшин, с 1915 пред. военно-мор. комиссии. С авг. 1915 чл. Прогрессивного блока, представлял к-д. фракцию в его бюро. Во время 1-й мировой войны 1914-18 – чл. Гл. и Петерб. к-тов Всерос. Союза городов. С авг. 1915 чл. Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне гос-ва. В 1916 в составе рос. парламентской делегации посетил Францию. Как писал франц. «Le Journal» «между делегатами Гос. совета и Гос. думы, к-рые только что были нашими гостями, Ш., пред. воен.-мор. комиссии Думы, является одной из самых замечат. личностей. Действительно, это именно ему, его проницательности и энергии обязана рус. армия тем, что владеет, наконец, орг-цией и снаряжением, к-рых ей недоставало в начале войны и благодаря к-рым в данный момент она одержала столь блестящие победы» (Хрущов А.Г. Указ. соч. С. 72-73). В 1916 Ш. председательствовал на 1-м съезде гор. врачей Петрограда. 28.2.1917 возглавил совместную продовольственную комиссию Думы и Петросовета для обеспечения населения столицы. С марта 1917 – мин. земледелия Врем. пр-ва. Под его рук. разработан и проведен закон о хлебной монополии. Ш. резко выступал против самовольных захватов крестьянами частновладельч. земель. В мае-июне 1917 – мин. финансов; возглавлял группу к.-д. во Врем. пр-ве. Инициировал изменение налоговой системы в сторону увеличения прямого обложения; сторонник введения прогрессивной шкалы подоходного налогообложения. Предлагал установить максимум заработной платы, чтобы сократить инфляцию. Принципиальный противник соглашения Врем. пр-ва с Укр. Центр. радой. Пред. фракции к.-д. в Петрогр. гор. думе. В авг. 1917 участвовал в работе Гос. совещания; в сент. 1917 – чл. Врем. совета Рос. республики (Предпарламента). Ш. пессимистически оценивал перспективы дальнейшего развития событий. 27.8.1917 он писал жене: «Мы уже на дне полит. рев-ции, ее цветы оборваны и растоптаны, все х-во дезорганизовано и банкротство т.н. "рев. демократии", а попросту вожаков интернац. социализма, налицо. Осталась только зажженная классовая злоба, ненависть, темная и слепая, жажда какого-то разрушения и психопатич. нежелание работать в массах. Только теперь видишь, как рев. страсти туманят разум надолго и часто без остатка» (Там же. С. 132). 28.11.1917 Ш. арестован большевиками и заключен в тюрьму Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. 6.1.1918 по причине ухудшения здоровья вместе с Ф.Ф. Кокошкиным переведен в Мариинскую тюремную больницу. В ночь на 7.1.1918 в больничной палате зверски убит матросами и красногвардейцами. Похоронен на кладб. Александро-Невской лавры. Мировоззрение Ш. было проникнуто демократизмом, тяготевшим к неонароднич. построениям. Как писал князь В.А. Оболенский, «его соц.-полит. идеалы и среда провинц. интеллигенции, в к-рой он вращался, – все это объединяло его с социалистич. народниками, но, ощущая органич. отвращение ко всякому насилию, он был принципиальным противником рев. методов полит, борьбы. Это обстоятельство и привело его в кадетскую партию, в рядах к-рой, отстаивая умеренную, строго конституц. тактику, он одновременно являлся всегда сторонником радикальных экон. и финанс. реформ» (Оболенский В.А. Моя жизнь, мои современники. Париж, 1988. С. 446). Подобно народникам, Ш. вычленял три ключевые силы в рос. полит. процессе 19 – нач. 20 вв.: безответств. и всесильную бюрократию; угнетенный и вместе с тем не осознающий своего положения народ и интеллигенцию, на к-рой лежит обязанность его освобождения. По мнению Ш., ист. процесс есть реализация скрытых от современника закономерностей, к-рые в свою очередь определялись прежде всего обществ. мнением и нар. правосознанием. Изменения в этой сфере неизменно предшествовали полит., соц. и экон. трансформациям. 1.7.1891 он писал: «До тех пор пока масса не доросла до идеи, никакой талант не в силах ее поднять до нее» (Хрущов А.Г. Указ. соч. С. 13). Представление о неумолимости логики истории ставило перед гос. деятелем задачу прогнозирования полит. сценария будущего. Ш. считал, что гос-во лишь тогда способно к поступат. стабильному развитию, когда оно основывается на широком обществ, консенсусе. Трагедия же России заключалась в культурной «пропасти», отделявшей «образованное меньшинство» от широких нар. масс. Многомерность соц. пространства России порождала неразрешимые конфликты, к-рые в итоге и стали причиной коллапса полит. системы Рос. империи. «Равновесие было нарушено давно, и в основе рус. государственности, к-рую недаром называли колоссом на глиняных ногах, лежали темные нар. массы, лишенные гос. связи... и интеллигенция, лишенная часто даже простого патриотизма. Поразительное несоответствие между верхушкой об-ва и его основанием, между вождями гос-ва в прошлых его формах, а также и вождями будущего и массой населения – меня поразило еще в юности с первых лет университетской жизни. Оно представляло собой не только опасность для существующего порядка. Это была бы не беда. Оно представляло громадную опасность для гос-ва» (Как это было: Дневник А.И. Шингарева. М, 1918. С. 34). В этих условиях рев-ция была пост. угрозой гос. стабильности. Причем в представлении Ш. рев-ция – определенное состояние соц-полит. системы, к-рое является следствием ее долговрем. развития. Рев-цию невозможно организовать, ею нельзя руководить. Она имеет собств. законы развития, не подвластные человеч. воле. «Наивно и близоруко думать, что рев-цию можно делать или не делать: она происходит и начинается вне зависимости от воли отд. людей. Сколько раз ее пробовали "делать" и погибали от равнодушия окружающих и преследования врагов. Она происходит как ураган и уходит чаще всего тогда, когда никто не подозревает ее близости или все верят в ее прочность. Задержать рев-цию – такая же мечта, как и продолжить или углубить ее» (Там же. С. 33). В сложившихся обстоятельствах Рос. гос-во в дорев. эпоху балансировало на грани катастрофы. Трагичность положения заключалась в том, что в этих условиях полит. система не могла быть устойчива, но именно она так или иначе обеспечивала культурную преемственность и прогресс. Ее демонтаж грозил наступлением «варварства». Как писал Ш. в заключении 4.12.1917: «Первобытные отношения и первобытный коммунизм есть зародыш общественности, но из первобытных граждан не создать социалистич. гос-ва, как из дикарей не сделаешь парламентариев» (Там же. С. 21). Соответственно, перед общественностью вставала задача по возможности уравновесить исторически сложившийся правовой порядок, придав ему необходимый динамизм и способность адаптироваться к новым вызовам времени. Решение поставленной проблемы Ш. видел в качественном изменении гос. соц.-экон. политики с целью создания комфортных условий для развития личности, что подразумевало совокупность полит., правовых, соц., экон. преобразований. «Основой гос. экон. мероприятий в подъеме производит. сил страны должно быть стремление, в добавление к общеполит. и правовым условиям, к отмене нац. ограничений, развитию соц. законодательства, общего и спец. образования» (Съезды и конференции Конституц.-демократич. партии. М., 2000. Т. 3. С. 334). Подобные изменения невозможны при тотальном доминировании бюрократии в процессе принятия полит. решений. Напр., это относилось к гос. политике в обл. образования: «Антагонизм между властью и об-вом не взрастит просвещения, ибо оно заподозрено в самом корне» (Шингарев А.И. Новая Дума и старые думы // Русская Мысль. 1908. № 2. С. 141-42). Подобные системные преобразования не исключали частных мер, таких как активное инвестирование значит. средств в инфраструктуру, необходимую для планомерного экон. развития: в систему коммуникации, в развитие источников дешевой энергии и т.д. Однако близорукая полит. элита императорской России не воспользовалась возможностью предотвратить надвигавшуюся катастрофу. Отношение Ш. к событиям 1917 было двойственным. С одной стороны, он констатировал, что рев-ция, произошедшая в ходе войны, – серьезное испытание для отеч. государственности, к-рое ставит под вопрос само существование России. Полит. потрясения способствовали девальвации веками складывавшихся культурных ценностей. Однако торжество «темных масс» давало и свой ист. шанс стране: новая государственность могла отказаться от всего наследия прошлого и основываться на прочном базисе нар. стремлений и представлений. «Развал должен был произойти, наконец-то он случился. Рано или поздно начнется постройка новой государственности на единственно возможном и незыблемом фундаменте. Вот почему я приветствую рев-цию и не только приемлю, но и приветствую, но и утверждаю. Если бы мне предложили начать ее сначала, я, не колеблясь бы, сказал теперь: "Начнем!"» – писал Ш. в тюрьме (Как это было... С. 35-36). Ш. пользовался симпатиями как в К-д. партии, так и среди ее оппонентов. Как вспоминала А.В. Тыркова, «еще вчера неизвестный провинциал, он быстро сделался любимцем Петербурга. Имя А.И. стало повторяться едва ли не чаще, чем имя Павла Николаевича [Милюкова – Ред.], и с более нежной улыбкой. В Гос. думе даже полит. противники относились к Ш. по-приятельски, сносились с ним куда охотнее, чем с Милюковым... В пестрой толпе членов Думы не было человека популярнее А.И.» (Тыркова-Вильямс А.В. Восп.: То, чего больше не будет. М., 1998. С. 481-482). Входивший в группу центра деп. Б.А. Энгельгардт называл Ш. в числе лучших думских ораторов. Товарищеские отношения связывали Ш. с публицистом консерват. направления В.В. Розановым. Митрополит Евлогий, представлявший правое крыло Думы, впоследствии вспоминал: «Мне иногда хотелось, вопреки всему, пожать руку хорошему человеку, хотя бы чуждого мне полит, направления, сказать ему приветливое слово. Так я относился, между прочим, к Шингареву» (Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. М., 1994. С. 173).