21.2.1907 - СПб.

"... Открытие [II] Думы пришло и прошло. Прошло оно как-то чинно, сдержанно, грустно. Подъема прошлого года как не бывало. Горькая действительность спешила отравить торжественные минуты. Кругом все оцеплено войсками, пропускают только по билетам через тройной ряд полицейского контроля. Конные жандармы и драгуны с винтовками так мало гармонируют с началом работы народного представительства. Не создалось подъема души, но нет и острого негодования и протеста. Все так понятно, так знакомо. Сильный протест растет на почве общественных надежд - их не было у нас; он развивался бурно при обманутом доверии, но мы ехали и заранее уже отказывали в доверии министерству Столыпина. Все шли сумрачные, шли на медленную, сдержанную, но упорную борьбу. Отсутствовал сильный порыв, но была настойчивость и выдержка. Кто-то сравнил первую Думу с первой любовью. Второй раз не любят так ярко, так беззаветно, так искренне. Обманы и разочарования прошлого стискивают душу... И это сравнение, пожалуй, верно. Народная душа была обманута, и если он не восстал в гневе за свою поруганную честь, то он и не склонился ниц пред насильниками. ...
В "Воронежское слово" я намерен писать "Дневник депутата", передавать свои думы и чувства. Я так хотел бы писать его каждый день, я так желал бы, чтобы избиратели следили за всем, на что реагирую я здесь. Мне хочется такого единения. Оно трудно по времени, его так мало у меня. Я попал в бюро парламентской фракции, будет много кропотливой черной работы, я пишу в думском листке /1/, который выпишу тебе для сведения. Быть может ты найдешь ему 2-3 подписчиков из простых, он приспособлен к самому простому миросозерцанию.


27.2.1907 - СПб.

"... Здесь идет черновая работа. Второй день мы проверяем полномочия депутатов днем, а по вечерам обсуждаем на собраниях партии вопросы ближайшего поведения. Вчера и позавчера долго спорили о том, как встретить декларацию Министерства. Большинство настаивало на том, чтобы вотума недоверия не было, а постепенно разбивать министерство, постепенно отвергая его законопроекты. Как это ни странно, но даже левые группы, говорят, пришли к такой же точке зрения. Я по правде сказать считаю ее мало подходящей и думаю, что все же с самого начала необходимо было бы определенно заявить свое отношение к Столыпину и военно-полевым судам. Однако это не разделяется другими. Вчера шли речи об амнистии. И здесь решено сделать только партийное заявление и ничего больше.
Обращение к монарху признано не достигающим цели и даже вредным, внесение в Думу законопроекта - незаконным, ибо амнистия - прерогатива короны. ... "Необходимо пересидеть Столыпина" формулировал эту точку зрения Милюков. - Не знаю, удастся ли Думе пересидеть Столыпина или Столыпину удастся пересажать членов Думы. Знаю только одно: что стране, народу необходимо очень сильное и очень долгое терпение, ибо кто кого пересидит - большой вопрос.
В работах фракции и в комиссиях я занят до глубокой ночи, очень хочу работать в рабочей комиссии, земской и аграрной, но кажется всего вместить не смогу.


1.3.1907 - СПб.

"... Здесь все напряжено и работает без устали. На завтра ждем декларации Столыпина. Наша тактика, вероятно, будет [-] молчание и только весьма серьезные причины могут нас заставить отказаться от такого поведения. Страстные речи во второй Думе - будут редки. Речами не одолеешь пулемета. Я действительно состою во временном бюро нашей фракции, участвую в рабочей комиссии и вероятно буду образовывать комиссию о защите здоровья и труда сельскохозяйственных рабочих. Писать в "Речи" еще не начинал. Туда необходимо давать что-нибудь серьезное, а на это постоянно не достает времени. На сегодня по случаю 1-го марта не будет думского заседания (правые хотят совершить панихиду по Александру II), но работа в комиссиях продолжается непрерывно, и меня положительно разорвали на десятки кусков. Наша думская фракция так бедна людьми сравнительно с первой Думой, что и я являюсь очень солидной величиной. ...
... Что-то изнутри меня рвется наружу и чувствуешь себя глубоко обязанным перед лицом миллионов и глубоко счастливым своим положением. Оно порой тяжело, оно дает много волнений и даже страданий - и все же это есть полное, наиболее полное выражение и лично моего я и моих заветных дум и стремлений. ...


3.3.1907 - СПб.

"Ужасная катастрофа, разразившаяся у нас, тебе уже известна из газет. В зале невообразимый хаос разрушения и, случись это на 5-6 часов позднее, около половины депутатов были бы убиты, раздавлены /2/. Половина стульев исковеркана, скамьи изломаны. Моё место цело, даже бумаги не тронуты. Только пыль, грязь и щепа. Под столами валялись обломки люстр, мелкие куски досок. Подвеску от люстры я взял себе на память... Заседания прерваны на неделю, а может быть и больше. ... Хотел было уехать домой, чтобы повидать Вас всех... Многие стремятся уехать и уже уехали, но когда я сказал об этом в бюро, то было очень резко мне замечено, что свободный промежуток нам, наиболее активным работникам, необходимо употребить на работу в комиссиях, на изучение бюджетных томов, доставленных министерствами. Поверишь ли - это груда бумаги пуда в полтора весом. - И я с грустью должен остаться здесь. ...
Трудно сказать, как отразится катастрофа на положении министерства. Несмотря на весь драматизм положения, Столыпин с его сподвижниками явился на заседание. Был немного бледен, но все же сидел. Настроение было нервное, приподнятое, я боялся бури, и удивительна была крайняя сдержанность Думы. Заседание, да еще с ужасающими разоблачениями Долженкова /3/, прошло в порядке, без тяжелых инцидентов...
Пока будем ждать, что дальше. Но и теперь события идут непредусмотренным трагическим ходом. ..."


6.3.1907 - СПб.

"... Только что возвратился со Столыпинской декларации. Заседание, очень бурное, прошло в ругани правой и с.-д. Мы роль выдержали. По поводу декларации могу сказать только одно: "Хорошо поёт собака, Убедительно поёт..."
Мне он, однако, понравился и кажется искренним. Ведь это странно? Насколько гнусен какой-нибудь Пуришкевич и Крушеван /4/, настолько Столыпин поражает какой-то странной уверенностью в собственной правоте. В его голосе, когда обращаясь к с.-д. [он] почти закричал "не запугаете!", было много трагичного. …
После "декларации" думаю, что Дума будет работать..."


13.3.1907 - СПб.

"... Занят я теперь по горло. Часто пишу только во время заседания Думы. Вчера был занят сплошь до глубокой ночи, приходится вглядываться и вдумываться во все вопросы, и многие из них совершенно новы и почти незнакомы. Многое даже приходится пропускать из-за невозможности все успеть, везде побывать. Идут комиссии, идет частое собеседование с крестьянами, идет подготовительная работа к докладам и, наконец, приходится вести и газетные статьи. Я никогда еще не был так сильно занят, но в силу разнообразия занятий я почти не устаю. ...
... Вчера среди массы речей об отмене смертной казни - всего ближе затронула мое чувство очень коротенькая, но сильная по искренности, с которой была сказана, речь Бобина /5/ о том в какой атмосфере растут наши дети. Просто ужасаешься, когда сгруппируешь все эти факты. - Неужели мы не дождемся больше мирного времени, когда можно будет детям воспитываться на картинах мирной трудовой жизни? Это ужасно!
Вчера мы снова попали в Таврический дворец. Теперь обвалы нам не грозят, дощатый потолок в зале заседания и целое сооружение с балками и подпорными лесами изуродовали Екатерининский зал. Идет большой спор из-за мест, нас всячески хотят рассадить неудобно, чтобы мы голосовали вразброд, левее нас желают поместить польское коло, хотя на то оно не имеет никакого права, но они хотят отделить от нас трудовиков, чтобы они не подверглись заразе. Их вожди с трудом управляются со своей разношерстной и мало понимающей парламентскую работу братией. В продовольственном вопросе мы должны были идти против демагогии слева. Левые интеллигенты ясно сознавали, что они поступают неправильно, что обращения местных комитетов, посылка депутатов и пр. - все это не только бесполезные вещи, но и вещи очень опасные, ибо вместо хлеба дадут населению свинец. - Но за ними гудела толпа крестьян, они были за это, не понимая бесплодности предложений, и левые шли, увлеченные демагогией г-на Алексинского /6/. Нам пришлось их проваливать с правыми. Их торжество, их улыбки, были противны, отвратительны, но мы были обязаны это делать. - Военно-полевые суды теперь укажут им, как мы относимся к их надеждам на наше "поправение". ..."


25.3.1907 - СПб.

"... Зловещий слух о роспуске все время усиливается. Будто бы Государь уже решил роспуск, но Столыпин (!) упирается. Он заявил, что как верноподданный он подчиниться Высочайшей воле, но провести ее в жизнь должен уже кто-нибудь другой... Прохвосты "русского народа" обнаглели до последних пределов - говорят, что Бобринский и К? /7/ все время ведет интригу в Царском Селе, а в Думе устраивает балаганные представления. Вороны в кулуарах все время каркают о роспуске.
- Я занят на совещаниях с крестьянами и это чрезвычайно интересно. Вчера была беседа о мелкой земской единице и отчасти об аграрном вопросе. Приходится кроме того и в газеты писать. Вчера предложили писать в "Русские ведомости". Попытаюсь 1 раз в неделю давать туда материалы. ..."


7.4.1907 - СПб.

"... Будут ли летние каникулы [у Думы] трудно сказать сейчас, но ожидать, что мы до них доживем также трудно. Вчера отвратительная провокация справа - запрос о политических убийствах - была устранена на время, не знаю надолго ли. Почти вся работа, вся жизнь Думы, ушла в комиссии и наружу выходят лишь случайные, маловажные дела или запросы, в изобилии изготовляемые социал-демократами. В Думе они самые ярые враги Думы, ибо ни с кем не желают считаться и идут напролом, хотя и ломить-то нечем, так как кроме митинговых речей ничем не вооружены. Самые бестолковые из всех это н.с. /8/ - вроде наших воронежских лидеров. Они то мечутся как угорелые, то шатаются, то говорят бесталанным образом страшные слова. Думские с.-р. /9/ больше похожи на телят чем на революционеров, но иногда задирают хвост и думают, что они хищные звери. У нас в аграрную комиссию провалилось несколько членов, исправить это не удалось и крестьяне очень расстроены, грозят уйти из партии. Я по-прежнему веду с ними беседы и [мы] очень довольны друг другом. Они всё понимают, и я чувствую себя в своей стихии.


апрель 1907 - СПб.

"... Даже на последях не дают нам спокойно работать. Завтра опаснейший подводный камень и может быть наша гибель: вопрос о новобранцах - масса левых против, правые разъярились, а поляки хитрят и двуличничают. Если мы сорвемся [-] роспуск неизбежен. Очень досадно, что именно по такому вопросу, которого не одобрит страна. Сегодня пробуем еще бороться в частном совещании /10/. ..."


29.10.1907 - СПб.

"... Я возвратился со съезда в Петербург и вчера уже начались совещания наших партийных депутатов. Съезд был малолюден - 130-140 челов. и только Воронежцы были представлены 7-ю делегатами. Кроме наших обычных (Буренина, Колюбакина, Будберга, Хрущова) приехали еще Еловацкий (?) и Дм. Перелешин, был также и один наш выборщик из Богучара. На съезде было сначала тоскливо и уныло, но потом подъехал народ, пошли споры, появилось оживление. Всё же в общем съезд был скучноват. Его главное дело - выборы ЦК - прошло гладко в прежнем направлении и новых в нем только три (Рутцен, Пергамент /11/ и я). Тактика Милюкова больших споров не вызвала и немногочисленная бестолковая оппозиция ничего путного не сказала. Разыгралась только очень тяжелая сцена с Мандельштамом, который пустившись в сомнительную область личных пререканий, окончательно уронил себя в глазах членов съезда. Очень сложна была работа аграрной комиссии, где по какому-то недоразумению мне пришлось председательствовать, и где шла принципиальная борьба из-за государственного земельного фонда, который был опущен в проекте Кутлера и стоит в нашей программе. Вел борьбу В.Е. Якушкин /12/, и удалось некоторым компромиссом примирить многие расхождения. Я предложил вставить государственный земельный фонд не в основной проект, а в объяснительную записку к нему и с этим, к счастью, согласились и та и другая сторона. Иначе грозил даже раскол. ...
Перспективы у нас относительно Думы весьма смутные и тревожные. Прохвостов в ней видимо невидимо и как пойдет ее работа - никому неизвестно. ..."


2.11.1907 - СПб.

"... Вчера открылась [III] Дума. Она уныло-черная. Зубры, зубры и зубры. Что из всего этого выйдет - сейчас и понять невозможно. Ясно, что предстоит очень долгая, очень упорная и почти безнадежная работа. Наша оппозиция будет вроде нашего Усманского положения в земстве. Выдержать эту линию тяжело, но я полон энергии и желания работать. Меня угнетает только, что наши к.-д. лидеры, особенно Милюков, Набоков и Гессен слишком тянут вправо, а Протопопов брякнул даже об изменении аграрной программы. Не знаю временно это или нет, но эти течения меня и смущают и раздражают. Жаль, что нет моего "Дневника". Он мне давал удовлетворение прежде. Фракция наша еще не съехалась и пока представляется очень неопределенной. С радостью встретился со старыми знакомыми, увы - очень немногочисленными теперь. Новых интересных лиц пока нет или они не определились.
Налаживается думская газетка для народа, и я, вероятно, буду в ней участвовать. Свободного времени пока очень мало, прибавились еще заседания центрального комитета, куда я конечно хожу, не пропуская их. ..."


9.11.1907 - СПб.

"... Знаешь, я уже давно писал тебе, что быть в горниле народного представительства, в созидательной работе - для меня самое высокое счастье. Тут целиком удовлетворяется мое постоянное стремление к общественной деятельности, к неудержимому проявлению во внешнем мире моего я и в то же время к работе, хотя бы мелкой, кропотливой и черной. Трудно выдумать более удовлетворяющее меня положение, в котором каждая часть души получает свою долю. И даже в этой черной Думе, в этой гнетущей Думе, я все же глубоко счастлив, я удовлетворен своим положением ...
... Занят я по горло. Попал и в библиотекари и в товарищи председателя фракции и в представительство партии в совещании при президиуме (senioren-convent) /13/. Начинается работа в комиссиях, и я буду в бюджетной, аграрной, продовольственной и земской. В газетах пишу мало. Пока как-то не тянет, ибо настроение, когда посидишь в Думе - скверное. Правые шуты опять устроили вчера скандал, и Келеповский /14/ вновь начал свои идиотские выходки. Это нам на руку. Октябристы (есть среди них и приличные, не находящиеся в плену у Гучкова) уже увидели в зеркале "правое чудовище", с которым они подписали контракт, и многие отшатнулись. Это начало полевения Думы. От крайних правых уходят в умеренные, от умеренных к октябристам, от октябристов в беспартийные прогрессисты и т.д.
Но этот процесс длительный и не скоро Дума сможет стать приличной. Переваривать же гнусные выходки злобных идиотов и шутов очень тяжело..."


16.11.1907 - СПб.

"... Несмотря на мои отбрыкивания, попал в массу комиссий и как товарищ председателя фракции нередко должен сидеть до конца заседаний. А тут еще приходится поневоле говорить в Думе. Ты, вероятно, недоумеваешь, почему я теперь так часто выступаю. Я и сам бы этого не хотел, но таково постановление фракции и отказываться трудно, приходится говорить и говорить без надежды убедить враждебное большинство. Мы пережили два очень напряженных дня. Одно, по-моему, очень серьезное историческое заседание, когда в течение 12 часов спорили о государственном строе России. Битва была отчаянная. Мы все были измучены, но победа была велика. Нам удалось заставить октябристов отойти от крайних правых и разрушить их соглашение. На наши прямые речи справа вылезли звери и дикари Союза русского народа во всей своей звериной наготе, ярости и злобе. Особенно тяжело было видеть фанатиков-попов, которые кричали о том, чтобы двуглавый орел разорвал паутину новшеств и восстановил древний строй... Битва была выиграна, и самодержавие дважды провалилось в Думе. Не желая провала конституции, мы выдернули свою поправку и этим отняли почву у смутьянов. - Хомяков, который меня остановил, когда я обозвал правых "революционерами", сам потом признавался, что я сказал истинную правду и что он сам так назовет крайних правых Государю. Сегодня была декларация Столыпина. Он вновь говорит о силе и ее значении, вновь собирается давить крамолу и глухо говорит о реформах. Раздраженный возражениями Маклакова и Дмовского /15/ он очень долго и сбивчиво им оппонировал, все время лавируя между самодержавием и народным представительством. Прошлый раз, во второй Думе он был сильнее. Теперь видимо ему трудно между Думой и Царским Селом, хотя и Дума то такая, в которой поют гимны и кричат "ура" даже без особых поводов, по желанию Крупенского /16/. Я конечно занят по горло и полон политических треволнений, хотя все же должен сказать, что теперь дышится легче чем во второй [Думе]. Там на нас лежала страшная ответственность, теперь мы лишь критики. ..."


19.11.1907 - СПб.

"Мы пережили в Думе ужасную бурю. Родичевская речь в ответ на слова Столыпина была неподражаемо хороша. Кто-то из наших сравнил ее с бичом, которым укротитель зверей загоняет в угол клетки дикого льва. Он бичевал и правительство, и его подсобников с такой силой как еще никогда не удавалось даже ему. Сила страсти и негодования сковала даже нашу черносотенную Думу. Она затихла и только побледневшие лица и злобно горящие глаза говорили о бешенстве, которое клокотало у правых зверей. И когда Родичев сорвался и вдруг стало возможным выйти из властного гипноза - все это зверьё взбесилось как настоящие дикари. Рев, шум, бешеные лица, невероятные ругательства, кулаки и порывы бить укротителя, и полчаса шло всё crescendo и приходилось думать, что нашей стороне, окружившей Родичева кольцом, придется вступить в рукопашную с рассвирепевшими черносотенцами. Приходится прибавить, что и октябристы от них не отставали, а наш воронежец Стемпковский /17/, бледный и бешеный слетел сверху к трибуне со сжатыми кулаками. Тяжкое слово Родичева ужасным клеймом вонзилось в Столыпина и тому не снять теперь его вовек. "Этот галстух затянут на нем страшно туго", - говорят в кулуарах. Дорого стоит и нам этот галстух. Он разрушил страшное впечатление речи и самого Родичева отнял у нас до февраля. Вот, как видишь, и в жизни Думы спокойно занятия не идут. ..."


17.12.1907 - СПб.

"... Депутаты понемногу разъезжаются, в Думе идут мелочи, имеющие подобие законопроектов. Чтобы до Рождества сделать хотя что-нибудь пытаются провести хотя эти. Очень хорошо и торжественно стройно проходит Выборгский процесс /18/. Все собравшиеся очень бодры. Вместе у них подъем духа и товарищеская, радостная единая вера в свою правоту. Многие уже намеренно желают наказания. Громадное впечатление произвела короткая, но властная и сильная фраза Муромцева: "Я желаю знать, кто меня судит?". Речи Петрункевича, Кокошкина и Набокова очень подняли настроение и совершенно придавили суд. Осудят их конечно, так "в высшем решено совете", но моральная победа уже теперь на их стороне. Я к несчастью в суде быть не могу, но по словам Маклакова они герои, а не подсудимые. И ведут они себя с таким достоинством, что невольно покоряют всех. ..."


21.1.1908 - СПб.

"... Я по-прежнему занят и теперь становлюсь финансистом (!), по этой части работаю. ... С приездом Милюкова мне станет легче, ибо председательствование во фракции перейдет к нему. Он очень меня поздравлял с успехом и говорит, что заграницей, в Берлине моя речь произвела сильное впечатление. Вот неожиданно попал в известность. По правде сказать, бесцветная наша Дума создала такой фон, на котором так выделилось мною сказанное. Я тем более удивлен, что сам вовсе не считаю эту речь выдающейся. Я говорил очень спокойно, даже скучновато и мне бы сказать во много раз живее. Я намеренно взял деловой тон, ибо в этой Думе он всего реже - и получился эффект необычайный. Немецкие газеты, по словам Милюкова, называют меня "спикером кадет". ..."


8.3.1908 - СПб.

"... Спешу тебе сообщить все, что знаю про внешние дела. По-видимому, все перипетии внешней политики последнего времени диктуются соперничеством двух великих держав за мировой рынок - Германии и Англии. Конституция в Турции - есть лишь очень сложная игра, главную роль в которой все же играла Англия, желая вырвать Турцию и Малую Азию из-под Германского влияния, которое было очень сильно. Теперь Германия ждет реванша и, зная слабость Англии на суше и свою силу великолепной армии, толкает Австрию на захват Боснии, а теперь и Сербии. Наша бедная родина должна играть жалкую роль и переживать похмелье в чужом пиру. Войска у нас не готовы, армия завязла во внутренней борьбе и план мобилизации спутан, денег нет и конечно в народе война не будет популярна. Снова прорвется злоба и ненависть к правящим и снова мы должны терпеть не только поражения, но и внутренний кризис, если будем втянуты в войну. Многим это ясно, ясно это и правительству, которое войны боится и ведет самую уступчивую политику. ... Маклаков, Бобринский, ... и пр. взывают к парламентам других стран о мире (это воззвание подписал и я), а иные с крайней правой считают войну и призывы к ней чуть не государственной изменой. Надо сознаться, что я действительно встречал таких крайних левых, которые мечтают о новом разгроме России, чтобы получить освобождение от того положения, в каком мы находимся в настоящее время. Несмотря на все свое резко отрицательное отношение к современному режиму, я считаю, что такой ценой мы не сможем получить свободы, ибо ни уверенности в ней не имеется, ни границ могущей быть разрухи предвидеть невозможно. Против таких заявлений я протестую очень резко. Правые боятся войны, правительство избегает ее, центр и наши кадеты ее отрицают и в то же время негодуют на наше унизительное положение, крайне левые мечтают о возможности вновь взяться за революцию. А война может быть вопреки всем стараниям, ибо начинает ее не тот, кто не хочет, а тот, кто желает. ... Вот, в общем, наша удручающая картина общественной и государственной разрухи перед внешними осложнениями. Наверху, закрывая на все глаза, ничего не понимают и ничему не научились. А вокруг шипят гнусные личные интриги за портфели и грызня среди совета министров. ... Столыпина лишь подбавил жару этой банде, у которой лишь один старый французский девиз apr?s nous le deluge. Даже жутко становится за страну, в которой так мало истинно национальных чувств и так много злобы, ненависти, личных расчетов и неумения обновить устаревшее и негодное здание государственности.
Погодин довольно симпатичный человек, но по-моему ясной продуманной программы нашей политики у него нет и нет почти ни у кого. Всего больше в этом направлении понимает и осмысливает Милюков. Извольский /19/ часто совещается с ним, но далеко не всегда исполняет эти советы, а иногда или сам или под давлением свыше делает не то, что нужно. Всего обиднее думать, что несчастная маленькая Сербия будет раздавлена в угоду германскому империализму. ... Пока здесь всё и вся в тревожном волнении. ..."


21.3.1908 - СПб.

"... Всё время я занят сплошь бюджетом. Мне приходится отдуваться теперь вовсю. Начались бюджетные прения в Думе, продолжает успешно работать и бюджетная комиссия, где я пропадаю с утра и до вечера. В силу удивительно малой осведомленности ее членов и малому желанию их работать я в бюджетной комиссии считаюсь чуть не главным специалистом. Правда очень многое мне достают сочлены и специалисты партийные, подготовляют вопросы и легко выступать с их помощью, но у остальных по-видимому ничего подобного нет, а потому наша партия все больше и больше приобретает значение деловой. Лично ко мне начинают относиться с таким почтением, что просто смешно и досадно. До какой степени убог этот уровень, если в нем возможно только одной работой, не будучи ни глубоко осведомленным, ни тем паче образованным в бюджетной области играть решающую роль. Можешь себе представить, что даже формулы перехода к очередным делам, играющие руководящую роль в мнении Думы и [по] основным вопросам работы ведомства, приходится нередко писать в комиссии предварительно мне. И даже грубый ненавистник кадет Крупенский начинает совещаться со мной о том, как ему докладывать. - Все это было бы смешно, если бы не было так грустно, но все же это делает работу в комиссии, хотя и трудной, ответственной, но дающей большое удовлетворение. Я все больше и больше убеждаюсь в правильности основной моей точки зрения о том, что из бюджетной работы вырастает настоящее народное представительство. Здесь формируется то будущее, которое оздоровит политический горизонт и уменьшит партийную распрю.
На днях после выступления в Думе был в первый раз в женском клубе /20/, читал маленькое сообщение о земле и бюджете. У них милое помещение, небольшое, уютное. Публики собирается 80-100 человек. ..."


30.3.1908 - СПб.

"... Споры по бюджету требуют большой подготовки, мне приходится выступать часто, а тут еще проклятая Амурская дорога /21/. Она конечно пройдет и в Думе и на Амуре. Это бесповоротно, но тем печальнее мне на душе. Здесь лежит громадная опасность миллиардных затрат, возможность новых столкновений и крушений. Денег достать трудно, наш бюджет еле-еле сводится да и то с дефицитом, и я совершенно уверен в том, что приняв Амурскую дорогу мы начнем отказывать в ассигнованиях на самые неотложные нужды страны. Это так горько, так ужасно, что я окончательно расстраиваюсь от бесконечной перспективы нового сидения у моря! Удивительно слепы люди. Они ничего не видят дальше своего носа, а когда грохочут барабаны и литавры, то под влиянием гипноза они готовы разорить страну, отказавши во всем в угоду мировой политике и реванша.
Я не верю в способность наших военных сил сопротивляться на Амуре, ни в скорое сооружение дороги, ни в возможность сейчас тратить такие громадные деньги на нее. Все может пойти Китаю, все будет отобрано, мы вновь можем пережить позор и разорение, ибо сила обороны в народе, в культуре, в богатстве, а не в затратах на дорогу при безграмотности солдат и нищете населения. Кажется все это так ясно, так просто - и тем не менее все это идет мимо глухих ушей, слепых глаз. Они даже не чувствуют страшную ответственность за свои предприятия. - Предстоящая завтра новая баталия по Амуру меня занимает сегодня целиком. Я постараюсь им все это сказать, хотя конечно бесплодно, гласом вопиющего в пустыне. Вся неделя, остающаяся нам на работу, пройдет вероятно в бюджетных прениях и спичах. Боюсь, что кроме министров иностранных дел и внутренних дел пойдет и железно-дорожное ведомство. Тогда мне придется опять выступать по очень сложному и трудному вопросу. ... Теперь все утомлены и Дума плохо слушает, а вопрос - громадной важности. ..."


март 1908 - СПб.

"... Сегодня я провел удивительный день. Костина судьба давно меня мучила, и я старался что-нибудь ему сделать. Я взял и написал Столыпину письмо с просьбой меня принять, чтобы переговорить о К.Г. Хрущове /22/. Через неделю получил приглашение на сегодняшний день и сегодня в 2 часа дня направился в Зимний дворец, где он обитает. Пришлось прождать часа 2 среди каких-то генералов и расшитых камергеров. Наконец пригласили и меня в кабинет. В этой огромной комнате Столыпин был один за своим столом. Он очень приветливо поздоровался и с трудом подал мне правую руку, она у него полупарализована. Странным образом вблизи он совсем не производит неприятного впечатления, напротив - его хмурое лицо кажется очень измученным и усталым, а когда он улыбается, так лицо становится мягким и добрым. Говорят, что он нежный отец и очень мучается болезнью своей дочери, которая до сих пор не встает с постели. - Я рассказал ему про Костю очень подробно, насколько мог, говорил про то, что здесь вероятно местные счеты, недосмотр, неправильное указание местной жандармерии и т.д. Он слушал очень внимательно. "Ваш товарищ из Землянского уезда?" - Да. "Это очень бедовый уезд в губернии?" - Нет, относительно спокойный. Бобровский наиболее тревожный. "Ах да, Бобровский... Я постараюсь исполнить вашу просьбу. Ваш товарищ хотел бы возвратиться на прежнее место?" - Да. "Ведь вы сами были земским врачом?" - он улыбнулся. - Да, и потому знаю, как тяжело остаться без работы. "Почему мне знакома фамилия Хрущова?". - Быть может, Вы помните его родного брата, бывшего члена первой Думы... /23/ - "Ах да, помню, помню!"
Затем я передал ему список еще нескольких лиц (в том числе и Белозорова), о которых просил смягчения их участи. - Я ушел с тяжелым раздвоением. И этот человек, который сейчас так мягко, участливо говорил, ввел полевые суды и со страшной суровостью их отстаивает. - А между тем его голос, его манеры, его слова мягки и искренни..."


2.6.1908 - К.Г. Хрущову, Москва

Дела у меня по горло. Сметные вопросы все больше и больше привлекают меня и, несмотря на весьма ничтожные результаты, которые получаются из всей работы, все же в ней и только в ней видится некоторый просвет. Постепенная эволюция конституционных элементов в III Думе идет медленно, но верно. Речи Гучкова не случайны. Они были бы совершенно невозможны в начале нашей сессии и невозможны даже и теперь со стороны кого-либо из нас. Кроме скандала, шумного протеста и удаления на 15 заседаний ничего бы не вышло. Гучкова же слушали без малейшего шума. Пусть говорят, что это оппозиция «по-турецки», т.е. с согласия правительства, пусть видят в этом выступлении бретерство, спортсменскую жажду ощущений, все же слова Гучкова – это начало образования либеральной буржуазии, той самой, которая до сих пор была так слаба и которая непременно должна бороться за свою власть. Я не думаю, чтобы речи Гучкова повредили Думе и мы, как некоторые утверждают, толкнули правительство вправо. Мне кажется, что и самому правительству сильно мешают безответственные лица в то время, как положение наше, особенно финансовое, остается по-прежнему довольно затруднительным. Это будет темой моего последнего выступления по бюджету. Для оздоровления финансов неизбежно оздоровление политическое.
ГАРФ. Ф. 102. Oп. 265. Д. 303. Л. 87.


7.10.1908 - СПб.

"... Борьба с возрастанием интереса к [политическим] убийствам, а также и к "свободной любви" современной молодежи по-моему может быть только одна - пробуждение и развитие здорового интереса. ... Правда на тусклом фоне нашей жизни, где убивается мысль и душится свободная воля, эта борьба особенно трудна и неблагодарна. Но иного выхода нет. А кругом действительно тускло. Тупая реакция наверху еще сильнее. Гучков, Столыпин и К? - весьма смущены и подавлены, чиновники подняли головы и дерзят, роль Думы становится весьма двусмысленной, а отчаянное положение наших финансов, с поразительной ясностью обнаружившееся в последней росписи, уже для большинства не секрет. Трудно представить себе более драматическое положение, этот безвыходный тупик, куда зашла наша государственная жизнь. ... Никогда еще положение не было ни таким смутным, ни таким безнадежным. ..."


17.10.1908 - Н.Н. Щепкину, Москва

Я говорил с Н.Н. Львовым и он виделся с Коноваловым, который уверил его, что никаких материалов у них нет, что весь материал собрался Советом съездов торговли и промышленности и что там он действительно имеется. Попробую их поискать там. Проникнуть туда я смогу и, может быть, кое-что там и найду. Пока наши дела стоят по-прежнему. Едва ли мы убедим всей фракцией Д.И. Шаховского взяться за дело при фракционном комитете. Если не он, то уж и не знаю, кто же мог бы быть таковым. Мы по-прежнему пытаемся кричать в Государственной думе, хотя и не в мажорных тонах, и наша минутная победа с постановкой на первую очередь закона 9 ноября, конечно, кончится нашим поражением, закон будет принят. Октябристы хитрят. Перед публикой они якобы принимают нашу программу, а в тиши мирно сговариваются с Союзом русского народа... Пока все же поищите в Москве материалы по такому рецепту: 1) Насколько сократились торговые обороты крупных фирм; 2) Насколько сократился рост этих оборотов, если они не сократились; 3) Как велик у вас рост учетного процента за последние пять лет; 4) На какую сумму и сколько было крупных банкротств в 1906, 1907, 1908 гг. Хорошо было бы достать эти данные по Москве и хотя бы по текстильной и мануфактурной промышленности.
ГАРФ. Ф. 102. Oп. 265. Д. 333. Л. 13.


1.11.1908 - СПб.

"... Аграрные прения у нас затягиваются и обостряются. Вчера речь Милюкова была очень хороша, но сильно разозлила большинство, и чуть было не вышло скандала. Рычанье и злоба нашего зверинца были похожи на случай с Родичевым в прошлой сессии. Вся неделя прошла у меня в непрерывных заседаниях и комиссиях. ... Было одно заседание разных лиц (и левых и правых) по поводу отмены смертной казни. Были и Анненский, и Прокопович, и Богучарский /24/ и пр., но было очень томительно безнадежно. Спорили без толку, как только могут спорить русские интеллигенты. - Мои лекции у Побединского /25/ идут усиленно, но все же иногда совпадают с занятиями сеньорен-конвента, куда я опаздываю по этому случаю. ..."


28.11.1908 - СПб.

"... В Думе мне легче, чем в прошлом году, ибо нет тяжести давящей ответственности за ее работу, но зато сколько гнусностей, уколов, насмешек, злопыхательства и издевательства торжествующей свиньи (?) приходится испытывать каждый день. Кадетоненавистничество - вот лозунг 2/3 Думы и это противно до последней степени. ... Совещание с крестьянами пока налаживается туго. ... Заговорщики на крайней правой все время интригуют, и весьма вероятно, что судьба третьей Думы будет предрешена почти также как и первых двух. Октябристы уже начали войну с Союзом русского народа и вероятно будут побиты неистовыми союзниками. Впрочем [Дума] пока еще живет. Министру финансов нужен заем, а для займа нужна Дума. ...


5.12.1908 - СПб.

"... Что ни день то новые и новые нелепые попытки восстановления старых порядков мрачной эпохи безвременья. Люди не только ничему не научились, не только не умели использовать тяжелых уроков минувшей тяжкой болезни и кровавой вспышки революции, но снова, слепые и глухие ко всему здравомыслящему идут на новый грядущий конфликт, идут без оглядки, с прежней уверенностью всемогущего чиновничества. Говорят даже Столыпинский кабинет ужасается предстоящего пути, упирается, но удержаться не может и силы сильные его влекут в новые авантюры. Хотят миллиард истратить на флот, хотят миллиард издержать на железные дороги, строят новую Амурскую дорогу, хотят вторую Сибирскую колею, а денег все меньше и меньше у народа. Ясно, что надвигается новый крах, а они как страусы прячут головы. На днях Коковцев нам рассказывал в бюджетной комиссии, что условные кредиты издерживать нельзя, расходование их есть беззаконие и т.д. Когда я его спросил, а почему же были израсходованы условные кредиты прошлого года, он покраснел и отвечал: по Высочайшему утверждению. - И что больше мог он сказать, зная, что то, что он говорит - не соответствует действительности. Тяжелая, почти отчаянная полоса, по которой мы идем, и конца и краю ей пока не предвидится. Трудно будет многим перейти через нее, без разбитых надежд трудно будет сохранить бодрость. ..."


20.1.1909 - СПб.

"... Сегодня я в Петербурге и в Думе. Погода хорошая, солнце, вопреки моему мнению, светит вовсю, а в Думе прежняя мерзость. Сенсационное дело Азефа грозит все новыми и новыми разоблачениями, а октябристы пугаются собственной тени и пытаются спрятаться, отдалив вопрос на 10 дней. Пока трудно сказать, что выйдет из всей этой истории, но арест Лопухина только еще больше подливает масла в огонь воображения. До каких Геркулесовых столбов доходили наши охранники, отказывается представить себе самая великая фантазия. Говорят еще об уходе Коковцева из-за неудачного займа, говорят о том, что вообще положение правительства весьма непрочное, что Столыпин играет на аресте Лопухина /26/ свой va banque... Словом пересудов и разговоров сколько угодно, но все смутно и неопределенно. Наш первый думский день напоминал старое, и октябрист Анреп /27/ пытался говорить невероятные вещи. ...


19.12.1911 - Самара

"... В Уфе было всё: и успех лекций, хотя публика серьезная и сдержанная, и банкеты после них с бесконечными разговорами, столь неизбежными и столь обыкновенно скучными. На этот раз скучно не было, да и самый "банкет" имел очень простой товарищеский вид беседы за самоварчиком. Вообще Уфа и уфимцы мне очень понравились. Воздух прямо такой дивный, что не надышишься, люди милые и простые. Был я с визитом у Чижёвой, миллионерши, которая продала мне землю. ... В земском собрании все ведет кн. В.А. Кугушев /28/, который ко мне отнесся в высшей степени радушно и прямо трогательно. ... Он же ввел меня в круг земцев и заставил сидеть в ревизионной комиссии, где мои заключения по санитарии, кажется, спасли бюро от разгрома. Словом, я чувствовал себя очень хорошо в Уфе, и отношение ко мне уфимцев было выше всяких ожиданий. ..."


9.1.1912 - Ростов-на-Дону

"... Иной раз с наслаждением бы не поехал [читать лекции], но ведь ты знаешь, что иначе пока нельзя. На этот раз судьба в образе харьковских и таганрогских властей нам с тобой помогла. Лекции в них не состоятся - не разрешены ... Вчера первая лекция прошла и, как всегда в Ростове с полным залом и очень трогательным отношением ко мне публики. ... Редкой встречей здесь в Ростове было мое свидание с Ф.И. Родичевым, который сюда заехал из Баку - удастся ли ему здесь прочесть лекции или нет, еще не известно. Вчера он был на моей, и публика его очень приветствовала. В Ростове он появляется публично первый раз. ... Парамоновы не только не оставили своей мысли помочь голодающим, но даже сами хотят ехать в Самару и Уфу с деньгами. ..."


13(26).4.1912 – [Германия]

…Последние дни в немецких газетах и в «Речи», которую здесь получает М.А., мы всё время читали о гибели «Титаника» и наших ленских делах. Кто-то в «Речи» совершенно верно написал, что там в море человек встретился с тем безымянным «Ничто», против которого не могут бороться человеческое предвидение и разум. Там это случай или рок, или судьба, или назови её хотя бы человеческой немощью, а у нас дома – зло от самих людей, от бессмысленности их жестокости, от нелепости системы, при которой преступные элементы получают в руки неограниченную власть и строят свои карьеры делами безумного попирательства живых людей.
Все эти вести с родины как всегда окрашены в тяжелые, мрачные краски и мне особенно тяжелы здесь. Здесь всего больше чувствуешь, как связан с этой дорогой и безотрадной родной страной тысячами нитей, порвать которые едва ли что в силах, и как не нужны, как безумно жестоки являются все эти «лихие наезды» на мирных рабочих людей. Ведь по существу, где нет столкновения труда и капитала? Но где, как не у нас, в эти столкновения влезает любой вахмистр, любой ротмистр и заливает поле экономической битвы кровью. Это ведь даже не защита имущих золото, это лишь оказательство «силы власти» и политическая борьба (самая глупая) против элементов естественно недовольных режимом.
Бедная страна, с необъятной перспективой и с жалкими горизонтами бессердечной власти. Просто не знаешь, куда деться от наших властей из родимых палестин и в то же время противно сидеть здесь, тянуть натощак горячий Шпрудель и бессильно злиться на нелепости русской действительности...


9.8.1914 - Е.М. Шингаревой, Усмань, Тамбовской губ.

Мне думается, что военная тайна должна быть соблюдена, это, конечно, важно, но если под покровом тайны будут скрывать не от противника, а от собственной страны действительное положение дела то это политика плохая и опасная. Страна должна знать, что борьба будет очень нелегкой и должна быть готова к потерям. Кажется, многие в упоении первых шагов и, видя изолированность Германии наш союз с Францией и Англией, считают войну чуть ли не простой карательной экспедицией против Вильгельма. Это легкомысленное мнение должно быть рассеяно и чем скорее, тем лучше.
ГАРФ. Ф. 102. Oп. 265. Д. 993. Л. 1210


16.8.1914 - Е.М. Шингаревой, Усмань, Тамбовской губ.

Наши успехи в Германии так радуют, что начинаю опасаться, как бы не зарывались далеко вперед и не попали бы в ловушку. Все же отрадно думать, что мы помогаем теперь нашим союзникам очень деятельно. Я думаю, что ближайшая неделя должна стать временем очень крупных событий. Только с Красным Крестом и делом ухода за ранеными обстоит не очень благополучно. В Москву привозят не перевязанных по несколько дней. Видимо, у них обычная бестолковщина и нет хороших работников. Внешние успехи окрылили наших беспардонных бюрократов, и они во внутренних делах снова хотят загнуть салазки «дерзкому» населению. Пожалуй, даже жалеют о воззвании главнокомандующего к полякам. «Речь» оштрафована на 3 тыс. руб. только за то, что осмелилась сказать очень умеренно правду о внутреннем положении. С евреями расправляются по-прежнему, и если такая психология продержится долго, снова эти господа вызовут в населении злобу и разрушат великое единение всех. По мере того, как отходит за германскую границу опасность непосредственного вторжения, снова начинают поднимать голову господа охранники. Страшно подумать, какую новую беду они могут навлечь своим упрямым безрассудством.
ГАРФ. Ф. 102. Oп. 265. Д. 993. Л. 1287.


сентябрь 1914 - Петроград

"... А наши господа управители опять черт знает что делают. Арест с.-д. депутатов вместо созыва Г. Думы, это кунстштюк совсем в Маклаковском духе /29/. Я не знаю, что там натворили наши политические башибузуки большевики (это их фракция арестована), но только на радость и потеху немцев можно было так повернуть дело, как это сделала власть. Что-нибудь одно (каково бы ни было преступление этих политических младенцев, если оно вообще было) - или власть боится их агитации и влияния и тогда она слепа, не видя действительного и глубоко патриотического подъема, охватившего население. Всякие попытки с.-д. что-нибудь сделать против войны были бы положительно уничтожены обществом и даже рабочими. Теперь же арестованные - мученики, со всеми неизбежными последствиями ореола мученичества. Или власть не боится их, и тогда она глупа и злобна, устраивая бестактные и ненужные притеснения. Никакая война не может оправдать ни слепоты, ни глупости власть имущих, порождающих и усиливающих внутреннее недовольство. Ведь довели же, было, во время Японской войны всей предыдущей политикой до того, что многие радовались поражению нашему, видя в нем не победу японцев, а поражение бюрократии. Слава Богу, теперь не такое настроение, но неужели они добиваются его перемены. ... Что бы они ни объявили о преступлениях с.-д. рабочие массы им не поверят и их представителей они не дискредитируют, а злобу вызовут. ... Противно и думать о ничтожестве руководителей великой страны в величайшую историческую минуту. ..."


6.7.1915 - Н.И. Астрову, Москва

Что касается Ваших вопросов об общегосударственном органе, о введении главноуполномоченных союзов земств и городов в Совете министров и т.д., то лучше всего об этом переговорить лично. Существо этих вопросов как раз поставлено мне задачей от фракции. Каков должен быть общеимперский орган? Что он должен делать и т.д.? Признаюсь, творчество в этой области очень трудно. Я начинаю склоняться к мысли, что Д.И. Шаховской прав – никакой разумной и полезной организации не выдумаешь, если не остановиться на министерстве. Да ведь нужна власть, без нее всякий орган бессилен что-либо сделать. Власть не может быть вне Совета министров, она не может быть над Советом министров и еще менее она может быть под Советом министров. Единственное ее место в Совете министров. Иррациональное положение не облегчает реальной беды. Совет министров как орган, объединяющий власть у нас, не годен. В этом наша государственная беда, что люди, его составляющие, не годятся в такие минуты. Эту беду не поправить никакой конструкцией общеимперского органа. Вы можете сказать, что не поправишь и учреждение нового министерства? Да, если новый министр будет неудачен. Тогда вне смены всех, а не декоративной перестановки новых персоналий со старыми тенденциями, вообще никакого выхода ни при какой конструкции органов нет, ибо дело не в конструкции, а в направлении и содержании работы. Сейчас большинство это уже понимает, многие же говорят, а события заставляют сделать. Я лично думаю, что из плана Шаховского необходимо взять только два министерства: Министерство снабжения армии и Министерство продовольствия. Ничего другого не выдумано лучшего. Это последнее и будет единым общим органом. У него должен быть совет из общественных деятелей, представителей союзов земств и городов, специалистов. У него должна быть объединяющая власть в области снабжения населения продуктами первой необходимости. На местах у него местными органами должны быть общественные организации общероссийского земско-городского союза, с представительством администрации, служащих железных дорог, кооперативов, рабочих. Всякая иная организация центрального органа запутается между Советом министров или будет бессильна, или останется бездеятельной.
Что касается до введения в Совет министров главноуполномоченных союзов земств и городов, то мне думается, в таком простом виде эта мысль едва ли практична. Что такое они? Министры без портфеля? То есть без определенной работы и без власти? Это умалит их значение в Совете и мало даст стране. За ними, как за ширмой, по-прежнему будут хозяйничать те, кого все винят в наших неудачах. Но как они смогут работать без определенного дела, им порученного при руководстве развалины Горемыкина? Если же им поручить новые отрасли управления, то это и будут новые министры, тогда они уже не представители союзов, а министры. Тогда деятельность их будет обеспечена властью, найдет поддержку в стране и создаст им твердую почву в Совете министров. Без этого они там не то соглядатаи от общества, не то чиновники особых поручений. Едва ли целесообразно ставить их в такое нелегкое положение: без власти с ответственностью перед обществом, без прав и дела перед властью. В нынешнем их положении они сильнее и влиятельнее.
На съезд в Москву раньше 12-го не приеду. Доклад о правительственных мерах я готовлю и привезу на съезд…
ГАРФ. Ф. 102. Oп. 265. Д. 1025. Л. 309


17.5.1916 - Париж

"... Сегодня покидаем Париж, едем в Лион, а затем в Италию. ... Еще никогда я не был в таком положении как теперь, ни минуты, ни секунды. Все нарасхват. Кружимся в вихре событий. Обеды, ужины, разговоры, тосты, беседы с людьми, имена которых знаешь чуть не с детства, посещение фабрик и заводов, поездки на фронт, газетчики, репортеры, книги, письма, телеграммы и т.д. и т.д. Мы в плену у хозяев и не знаешь, когда успеешь лечь, когда успеешь выспаться. То же вероятно будет и в Италии. Я и Пав. Никол. [Милюков] здоровы, бодры, не утомлены и только я уже мечтаю о возвращении, а он еще нет, хочет даже заехать в Швейцарию перед Италией. Я пытаюсь все набрасывать в свой дневник, все что видишь, все что слышишь, и то это страшно трудно. С большими затруднениями урываю секунды, чтобы что-то записать, не забыть и т.д. ... Самое сильное впечатление конечно от фронта. Жуткая пустыня, картина разрушения, леса, превращенные в обломки и скелеты деревьев черных и мертвых, поля истыканные ямами от снарядов и изрытые траншеями и полное безлюдье с виду. Нет никого и ничего, все ушло в землю. Все работает, зарывшись глубоко в почву. Люди как гномы-разрушители истребляют друг друга из своих нор, гремят орудия, взрываются снаряды, все закутано кровавым дымом и не видно никого в царстве грубой стихии смертоносного огня. Кто производит все это, кто управляет всем этим, кому повинуются чудовищные машины?
Мы пробыли на фронте много времени (3 дня), т.е. много для характера нашего визита. Настроение бодрое и уверенное, как и у нас. А в Париже политическая суматоха, борьба партий и влияний, парламентские сплетни и интриги, вроде того как и в Петрограде. Только у нас на придачу еще правительство, для которого страна вроде внутреннего врага. Здесь этого конечно нет. Здесь население и правительство - одно, но болезнь политическая уже и здесь очень уменьшила то union sacr?e /30/, которое было сначала войны. И к тому же вопросы наши внутренние - польский, еврейский, финляндский и т.д. и здесь волнуют, и нам трудно разъяснить все положение у нас. Здесь много эмигрантов. Видел я Алексинского, Онипку /31/, раненого во французских траншеях в грудь; он пошел на войну как когда-то пошел в Кронштадт. Теперь они мечтают возвратиться на родину, мечтают об амнистии, и мы ничего не можем им сказать. ..."

Материал предоставлен -
канд. истор. наук, Макаров В. В.