Всякий раз, гг., в прениях по бюджету, как сказал г. министр Финансов, сохраняется один и тот же порядок: сначала говорит председатель бюджетной комиссии, затем развивает свои мысли министр Финансов, потом возражает ему его обычный оппонент, а затем, говорил он [т.е. В.Н. Коковцов - комм.], я буду слушать все дальнейшее с полным спокойствием. Это его заявление успокаивает и меня, но оно [же] меня и заставляет в то же время этот обычный порядок применить и дальше. Всякий раз после возражений Председателя совета министров, а раньше министра финансов, мне приходится исправлять то, что он сказал. Таков уже мой печальный удел или, вернее, таково счастье министра Финансов, что, возражая мне, он как-то никогда не может удержаться в пределах, соотвестсвенных с истиной. Он отвечал, как он сказал, потому, что если бы он не ответил, противники, думал он, праздновали бы чрезвычайно легкую победу. Я очень желаю ему и впредь такого положения, чтобы он не мог думать, что над ним кто-нибудь празднует легкую победу. Но меня это не интересует; меня не интересует в данном случае какая-нибудь победа или поражена министра Финансов. Меня заинтересовал итог пятилетней работы Думы, меня заинтересовали итоги нашего бюджетного благополучия, построенного на разоренном крестьянском хозяйстве; меня поразил экономический парадокс, как на почве голода растет свободная наличность. Я позволю себе перед вами привести целый ряд цифровых данных, которые подтверждали бы мою мысль. Спрашивается: что в моих выкладках, в моих соображениях, в моих указаниях опровергнул министр Финансов? Да ровным счетом ничего. Он, правда, говорил о многом, подтверждая то, что я сказал. Он указывал на то, что его личное отношение вовсе не было таким, чтобы он отказывался где-нибудь и когда-нибудь давать ответы, что правительство все время, пять лет, работало с Думой, и если он позволял себе не давать ответов то только тогда, когда у него спрашивали вещи мало подходящие, мало интересные - по передвижениям в пределах одного параграфа кредитов - то, что ему разрешено существующими сметными правилами. Он говорил вам, что лично он особенно считал себя обязанным участвовать в каждом крупнейшем заседании бюджетной комиссии и давать соответствующие разъяснения. Это его указание, гг., относительно его самого верно в громадном большинстве случаев. Да, я должен засвидетельствовать, и я так[же] лично должен сказать, что он был одним из наиболее, я скажу, добросовестных работников и представителей власти, которые [когда-либо] являлись в большинство комиссий, отстаивали свои взгляды, не молчали в ответ. Он выразил сомнение, что если кто-нибудь давал нам неподходящий ответ, или молчал, или иногда, не искушенный бюджетными правилами, говорил не то, что нужно, то это были второстепенные агенты власти. Ну, таков, по-видимому, с этой точки зрения, например, министр Народного просвещения, который в бюджетной комиссии систематически молчал, когда его спрашивали; вероятно, это был второстепенный агент власти, не искушенный в бюджетных правилах.

Но я позволю себе, гг., пойти дальше и припомнить вам, о чем иногда нам не отвечали, за те долгие годы, которые мне пришлось провести в бюджетной комиссии. Я должен буду напомнить министру, быть может, и не совсем приятное. Когда бюджетная комиссия запросила правительство, помнит ли оно о том, что с 1 января 1909 г. близится удобнейший срок выкупа Владикавказской ж. д., когда им сказали, что вы можете получить за эти акции 500 за 500, когда в конце ноября 1908 г. от них требовали ответа на этот громадной важности финансовый вопрос для государства, что ответил министр Финансов, что ответил он тогда бюджетной комиссии? Сначала он сообщил, что это вас не касается, а когда его вновь запросили, указав, что это имеет отношение к бюджету, ответ получился, гг., в январе 1909 г., когда срок выкупа миновал. Не вспомнит ли министр Финансов такого рода ответ, который не совсем соответствовал и тому, что он добросовестно, по мере сил, старался нам отвечать. Да, было время, когда он нам не отвечал. А что было потом? А потом вы знаете, что случилось. Владикавказская дорога за дальнейшие годы получила огромные дивиденды, цена акций возросла, а когда она стала еще увеличиваться, их продали, продали по невозможно низкой цене и лицемерно говорили вам, что исполняли ваше постановление. И после этого нам смеют говорить, что слушаются голоса народных представителей, что всегда отвечали на ваши вопросы! Министр нам сказал, что по Контролю вы упрекаете правительство, что Контроль не давал вам ответа на массу вопросов, - это были вопросы о расходах в пределах одного параграфа - он говорил, разве можно такими мелочами затруднять правительство? То в Англии таков Государственный контроль, а в России у нас другой порядок, мы не Англия, а потому, говорит, никогда Государственный контролер не может быть выделен из состава Совета министров. Но это не значит, чтобы мы не давали вам ответов; наоборот, мы массу ответов дали. Да, массу ответов дали, я не отрицаю, но вот о том, чего они не дали, о том я позволю себе вам напомнить. Вы, быть может, не забыли, как 28 января 1910 г. от председателя Совета министров, ныне покойного, получился ответ, что они не могут дать сведений и документов по целой массе вопросов, предъявленных комиссией по исполнению росписи /1/. Каких вопросов? Вы думаете, только о передвижении сумм в пределах одного параграфа?
Нет, гг., совсем не то. Я боюсь утруждать ваше внимание. Здесь ровным счетом 28 вопросов, 28 пунктов. И вот, например, один из них: в каком размере и почему и на что именно произведены расходы в льготный период, иначе говоря тогда, когда неправильно расходовались кредиты по всем параграфам, когда срок льготный уже истек? Вопрос 24-й: сколько и каких начетов было по ведомству произведено Государственным контролером, сумма этих начетов, сколько предъявлено ко взысканию, не было ли замечено Контролем при ревизии отчетности ведомства незакономерности и преступных действий в каких-либо учреждениях?
Это, гг., не параграфом пахнет, и на этот вопрос вам заявили в ответе председателя Совета министров: "...Возникает сомнение, действительно ли необходимы все перечисленные в этом перечне сведения". Да какое же право они имеют думать о том, нужны нам эти сведения или нет? Они призваны по закону отвечать, и не их дело указывать, что нужно Государственной Думе и что не нужно. В этом своем объяснении, укрывая незакономерную деятельность тех учреждений, которую обнаружил Контроль, председатель Совета министров и Совет министров превысили свои полномочия, предоставленные им законом.

Закон совершенно ясно и точно говорит в примечании к первой же статье, к ст. 943 учреждения Контроля, что ревизионная деятельность Контроля ни в каком отношении не подлежит компетенции Совета министров. Это ясные и точные слова закона, а нам председатель Совета министров отвечал, что на вопрос о незакономерных и преступных действиях должностных лиц, о чем должна ведать Гос. Дума, он не намерен отвечать, и что у него является сомнение, нужны ли эти сведения Гос. Думе. И после этого к нам приходят и говорят, что мы вам давали ответ, а если не давали ответа, то это было относительно кредитов в пределах параграфов. Нет, гг., это не соответствует истине. Передо мною другая бумага: Государственный контролер отвечает на вопрос комиссии по исполнению росписи 24 января 1909 г. Спрашивалось о расходах при передвижениях [средств] в пределах параграфов? Нет, но контролер отвечает: "Я не считаю себя в праве передать в канцелярию Гос. Думы отчеты местного железнодорожного контроля о результатах ревизии оборотов Южных железных дорог". Спрашивается: как же он может думать, что он не считает себя в праве? Кто же лишил его этого права дать Гос. Думе отчет о ревизии, когда настаивает на этом ее комиссия? Кто его может лишить права, если закон ему говорит, что его ревизионная деятельность не зависит от Совета министров? И тем не менее он отвечает, что он права не имеет!
Кто его этого права лишил? Ответа на это нет, и слова министра о том, что они дают вам ответ, это слова, разошедшиеся со всей нашей пятилетней практикой. Спросите (что еще недавно было), когда комиссия по исполнению росписи, обратив внимание на неправильное распределение наградных кредитов между местными учреждениями и маленькими служащими и служащими в центральных ведомствах, где своя рука владыка, затребовала от Контроля сведения наградах и пособиях в центральных ведомствах свыше 500 р., выданных на одно лицо. Генерал-контролер департамента Гражданской отчетности, по-видимому, по поручению Государственного Контролера сообщил: "На основании постановления Совета министров эти сведения не могут быть представлены". Быть может, об этом постановлении Совета министров не знает Председатель Совета министров, быть может, оно прошло в его отсутствие или, быть может, это постановление Совета министров не существовало вовсе? Но ведь в канцелярии Думы об этом имеется документ за номером, мы можем сообщить председателю Совета министров, если он не осведомлен об этом ответе Совета министров. А дальше, гг., не напомнят ли вам члены бюджетной комиссии об интересных расходах, так называемых, "арендах". Эти аренды, которые я здесь когда-то характеризовал, как "аренду сундука государственного казначейства", выдаются, вне какого-либо контроля и просмотра законодательных учреждений, на основании устаревших легальных титулов, выдаются богатым и влиятельным людям, которые могут с помощью всевозможных посторонних влияний получить неизвестно за что пособия довольно существенные. Однажды бюджетная комиссия, желая проверить, соответствует ли дальнейшая выдача этих аренд тем узаконениям и распоряжениям, которые произошли после 1905 г., когда было приказано постепенно уменьшать эту выдачу аренд и прекратить новую выдачу, затребовала от правительства списки лиц, которые получают аренду, и сведения, с какого времени и в каком размере они ее получают. Один из чиновников, по оплошности, списки эти прислал в бюджетную комиссию, но в тот же день они были истребованы назад, и получена была бумага, что таковых списков представить не могут и не представят.

Таким образом, по одному из чрезвычайно неприятных, чрезвычайно неудобных расходов отказано было в выдаче сведений бюджетной комиссии. Быть может, об этом также надо напомнить председателю Совета министров? Итак, ответы, гг., бывают по мелочам. Когда нужно было дать серьезные ответы или когда эти ответы захватывали интересы влиятельных людей, когда эти ответы были неудобны министру Финансов или председателю Совета министров, когда эти ответы затрагивали их действия по распоряжению кредитами, не соответствующими закону, тогда этих ответов вам не давали.

Министр Финансов и председатель Совета министров, говоря о частном железнодорожном строительстве, о той части моей речи, которая касалась этого вопроса, между прочим, сказал: Правительство, в лице моем, никогда за Высочайшую волю не пряталось (голос слева: всегда) и прятаться не может, ибо эта воля для него священна (Приводим точную цитату соответствующего места в речи В.Н. Коковцова:
«Правительство, в лице моем, никогда за Высочайшую волю не пряталось и прятаться не может. Эта воля слишком для меня священна, чтобы я стал выдвигать ее на первый план, прикрывая собственную слабость. Не зря прятался я за Высочайшее повеление, когда я, испросив специальное соизволение Его Величества, представил вам справку о том, как следует понимать закон о распределении функций между Государственной Думой и Вторым департаментом Государственного Совета. Я испросил на это особое соизволение именно потому, что здесь, с весьма компетентной стороны, было заявлено иное толкование действующего закона, и для того, чтобы то толкование, на стороне которого стояло правительство, было ясно, я позволил себе представать в виде документа те суждения, которыми объяснялась редакция закона, перенесшего этот вопрос на компетенцию Второго департамента Государственного Совета. Это не называется прятаться за Высочайшее повеление, а называется это совершенно иначе – делиться с народными представителями тем истинным пониманием закона, на котором должна быть построена наша совместная деятельность»).
Гг., по поводу частного железнодорожного строительства, по-видимому в Государственной Думе нет двух мнений. Я вчера слышал от человека, очень далекого от меня по политическим воззрениями, безусловно справедливые мысли, и я ему с места кричал: "Правильно, правильно!"
Член Государственной Думы Березовский 2-й не из оппозиции, кажется: он говорил, что разрушение частных железных дорог идет очень нередко с большим ущербом для государственного казначейства. Дороги прибыльные дают прибыль акционерам, а дороги убыточные висят камнем на казне, но я должен к этой характеристике еще добавить другое: что это дороги, разрешаемые [к строительству] в порядке, весьма далеком от гласности, дороги, разрешаемые порядком, при котором возбуждается очень много сомнений, насколько эти разрешаемые дороги соответствуют интересам населения и государства, и не больше ли они соответствуют интересам частных заинтересованных лиц. В этом вопросе требовалась особенная осторожность правительства, я бы сказал, особенная откровенность Правительства. Чего же мы добились за это время? Разве мы не знали, что целая масса новых частных железных дорог, отнимая грузы у существующих правительственных железных дорог, подрывая их деятельность, забирая их грузы, вызывает накладные расходы? Разве мы не знали, как известный ряд расходов вставлялся в смету помимо Думы, потому что этого требовали разрешенные помимо вас частные железные дороги? Министр говорит, что в своих объяснениях, когда комиссия по запросам признавала их незакономерными, он не спрятался за Высочайшую волю. А что же он сделал? Он, гг., опубликовал здесь часть журнала совещания в Царском Селе, в котором так толковалась и так понималась статья закона. Да разве разъяснения смысла закона, могут быть сделаны неизвестным неопубликованным документом? Да разве закон может основываться на таком толковании, которое никому в Империи неизвестно?
Ведь закон должен быть, опубликован, этого требуют Основные Законы. Если требуется разъяснение этого законодательного постановления, то ни правительство, ни неопубликованный документ не могут сделать такого разъяснения. Путь для этого указан Основными Законами. А министр, вместо этого, желая поставить себя за авторитет Верховной власти, пришел сюда и цитировал никому неизвестные документы. Он это сделал здесь. Вы помните, что председательствовавший тогда бар. Мейендорф не счел в первое время даже возможным допустить отвечать министру, ибо он воспользовался таким авторитетом, который обсуждать здесь не место. Я считаю таковые его действия глубоко неправильными; министр должен принимать на себя ответственность за свои действия, за действия правительства, а не прятаться за Верховную власть, делая ее ширмой, на которую мы, гг., посягать не можем. Таким образом то, что он сделал, есть неправильное толкование правительственной власти, недопустимое и опасное. Напрасно он говорил, что для него эта воля была священна; если бы он так думал, он не принес бы сюда неопубликованных документов. Это было невозможное положение, в которое он поставил обсуждение запроса по одному из самых серьезных экономических вопросов страны.

Министр особенно остановился на моих указаниях по поводу непорядка в другом отделе хозяйства - военном; он указал вам на те, якобы, глубокие противоречия, которые были в истолковании мною положения Военного министерства в пользовании разъясненной ст. 96 Основных Законов /2/ и тем бесконечным множеством условных кредитов, по мелочам, которые Военное министерство от нас испрашивало. Он заявил, что что-нибудь одно, - ведь нельзя же, в самом деле, сожалеть, что оно у вас испрашивает на новые расходы, ибо оно по закону не может этого иначе сделать. Никакого противоречия в совершенно правильном моем указании не было, гг., ведь в том-то и беда, что десятки тысяч, миллионы, десятки миллионов, а в 1910 г. 210.000.000 р. они сумели распределить на новые надобности помимо Думы, а когда им нужно 50 р., они являются сюда с условным кредитом. Вот где глубокое противоречие, вот где совершенно невозможное положение ведения хозяйства, вот где неправильное применение этого закона, потому что фактически, являясь, по разъясненной ст. 96, безответственными и бесконтрольными распорядителями кредитов, они сыплют на вас труху законопроектов только для того, чтобы этим увеличивать свои ресурсы. Там они распоряжаются как угодно, а предъявляя 93 условных кредита, они увеличивают общую сумму своих расходов, все более и более бронируясь от вас. Вот почему я и сказал, что приходится пожалеть о бывшем когда-то предельном бюджете Военного министерства. Не вспомните ли вы, гг., почему был введен этот предельный бюджет? Да именно потому, что и в доброе старое время притязания этого Военного министерства и нехозяйственные распоряжения отпущенными ему громадными суммами заставили еще при нашем старом строе фиксировать для Военного министерства его расходы, чтобы хотя [бы] за три года удержать его в определенном размере. Теперь предельный бюджет отменен, но в силу повадок министерства, в силу его навыка, в силу его дурного хозяйничанья и в силу неправильного и незаконного разъяснения ст. 96 Основных Законов, - этот бюджет стал беспредельным.

Позвольте же вас спросить: где противоречие - в моем ли указаны или в той практике министерства, которая систематически противоречила правильному ведению хозяйственных операций? Я думаю, что если есть противоречие и глубокое противоречие, то это в хозяйстве Военного министерства с разумной экономией и с соображениями потребностей страны.

Министр упомянул и про другой мой разговор с представителем Военного министерства относительно эмеритальной кассы, когда в бюджетной комиссии я задавал вопрос представителю Военного министерства, что же, эта эмеритальная касса, которая может наложить большие расходы на государственное казначейство, пройдет ли она в законодательном порядке, или, помимо нас, пойдет в порядке упрощенного военного законодательства? На это я не получил определенного ответа. Я рад был слышать от председателя Совета министров - не от второго ранга представителя исполнительной власти, успокоительное заверение, что, конечно, этот вопрос пройдет в законодательном порядке, ибо он требует ассигнований; но это меня, гг., еще не совсем успокаивает. Вы знаете, что основы существующей эмеритальной кассы были таковы, что она, несмотря на прочность этих основ, тем не менее, пришла в расстройство, и вы помните добавочные требования этой кассы от вас: сначала несколько сот тысяч, потом 1.000.000 р. на подкрепление. Почему это понадобилось, почему эмеритальная военная касса пришла в расстройство, почему пришлось делать анкету среди всего офицерства и вызвать этим довольно большие недоумения в армии, почему это случилось? Потому, что практика выдачи эмеритальной кассы разошлась с ее утвержденным уставом, потому что расчеты ее, вначале совершенно правильные, оказались совершенно несоответствующими предъявленным к ним новым требованиям. Вы знаете, что в эти кассы были включены выдачи казачьим офицерам, которые раньше никакого участия в составлении капитала кассы не принимали. Вы знаете дальше, что эти выдачи стали производиться не по тому чину, в котором офицер оканчивает службу в строю, а по тому, который он получает при отставке, т.е. по следующему высшему чину. И вот, благодаря этим обстоятельствам, резко изменившим расчетные условия, произошло крушение эмеритальной кассы в ее основах, стали являться недостатки, и если бы вы эти недостатки не пополняли, наступило бы финансовое затруднение и полное расстройство кассы. Я, гг., не отрицаю разумности предпринятого распоряжения, я не отрицаю того, что это, быть может, нужно было сделать, но это нужно было сделать в том же порядке, как испрашивались дальнейшие ассигнования, когда касса расшаталась. И теперь, если вы этот новый устав эмеритальной кассы утвердите, но если в нем, помимо законодательная порядка, вновь будут делать какие угодно перестройки и ломать расчеты, после случайного доклада случайного лица будут делать такие изменения, какие были сделаны, опять расстройство неминуемо, ибо расчет построен не на песке, расчет эмеритальной кассы есть строго математическая операция, и если вы вынимаете оттуда первоначальное звено задания, то все расчеты рушатся.

Таким образом, заявление председателя Совета министров может успокоить только наполовину, и совершенно не было никакого недоразумения с моей стороны, когда я предлагал эти вопросы. Наоборот, эти вопросы имеют огромное значение для государственного бюджета. Делайте все законодательным порядком и не смейте представлять докладов побочным и окольным путем и тогда, конечно, это сделано будет прочно, тогда мы наперед будем знать эти расчеты, и они ничем не грозят спокойному функционированию кассы. Но если вы сюда придете устраивать новую кассу, если придете провести законопроект о новом уставе, а затем будете вновь его изменять и будете просить опять у нас расходов на покрытое убытков, - в этом году 800.000 руб., в следующем году 1.000.000 руб., потом - не знаю сколько, то что же, спрашивается, это за хозяйство? Помимо нас где-то что-то делается, а мы должны лишь покрывать убытки нерасчетливых и непродуманных операций.

Далее министр спрашивал меня, о каких займах я говорил, которые прошли помимо Думы, о каких займах я говорил, которые оказались лишними? Признаться, я был чрезвычайно удивлен его вопросом - точно не он сам, министр Финансов, выпускал серии, да так выпускал, что вместо 3,6% стал платить по 4%. и выпустил их более чем на 100.000.000 р. с лишком, и выпускать продолжал и тогда, когда Дума предъявила запрос о незакономерных действиях в выпуске этих серий. Это был новый заем, гг., на новых условиях, на более тяжелых процентах /3/; неужто о нем забыл министр Финансов, когда он меня спрашивал, какие займы прошли помимо Думы? Да, вот те самые, которые мы теперь погашаем, вот то самое, что внесено в роспись этого года. Надеюсь, эту-то записку министр Финансов помнит, ведь он внес 100.000.000 р. на погашение чего? Ранее им выпущенных серий по 4%! Мы теперь вводим понижение, может быть, этого процента для дальнейших категорий серий, но ведь он выпустил их помимо Думы, ведь пришлось в государственный бюджет занести лишние сотни тысяч рублей в уплату лишних процентов по этим сериям. Неужто об этом забыл министр Финансов? Какой заем оказался лишним? Надеюсь, Дума помнит, как в конце 1908 г., предвидя дефицит 1909 г., министр Финансов просил ваших полномочий на заключение займа. Я тогда же самым решительным образом разошелся с бюджетной комиссией, я очень долго оспаривал необходимость этого займа, доказывая, что нельзя так рано, так безрассудно разрешать заем, когда роспись не обсуждена, когда итоги не сведены, когда ничего не известно. Вчера один из представителей крайней правой депутат Марков 2-й рассказывал вам про министра Финансов, какой он опытный учитель, вот тут он научил такой вещи, от которой вас избави Бог. Дума пошла за ним, заем был разрешен в конце 1908 г., а в 1909 г. никакого дефицита по росписи не оказалось; в силу превышения доходов, заем оказался ненужным, а заключен он был по такой позорной низкой цене, от воспоминания о которой никогда не отделаться министру Финансов, чтобы он ни говорил о новом выпуске бумаг Крестьянского банка: 82 с небольшим за 100! С огромной прибылью для парижских банкиров! Погрели руки на этом займе иностранные капиталисты. Через несколько месяцев он дошел al pari этот заем, а вы разрешили его в декабре месяце 1908 г., и он поступил в свободную наличность 1909 г. - в размере 105.000.000 руб. Этот заем был лишний. Напрасно спрашивает министр Финансов: а какие займы были лишние? Были лишние, и на его ответственности этот заем еще долго будет лежать. (Рукоплескания слева).

Я должен остановиться на следующем возражении председателя Совета министров, который затронул вопрос о сверхсметных кредитах, прошедших помимо, так сказать, основного бюджета в виде дополнительных и сверхсметных кредитов.
Председатель Совета министров позволил себе даже упрекнуть меня: ведь вот, говорит, сравнивают последние три года прошлого и начальные три года настоящего периода, очевидно, не с тем, чтобы рекомендовать возвратиться к этому прошлому, а указание получается такое, что в прошлом всего десяток миллионов, а теперь, говорит, 130.000.000 р. с лишним сверхсметных кредитов, и при этом он прибавил, что я скрыл от вас, какой был состав этих кредитов. Признаться сказать, странная аргументация. Что такое скрыто было мною? То, о чем председатель Совета министров сам все время вам говорил; вы же знаете историю всех этих сверхсметных кредитов, вам отлично известно, куда ассигновывались эти деньги. Можно ли к тому, что вам отлично известно, применить указание, что это было скрыто? Если вам отлично известно, как же можно было это от вас скрыть?

Но я позволю себе напомнить существо этих как бы скрытых мною и раскрытых председателем Совета министров кредитов. Вы помните, что в числе их 72.000.000 р. было погашения краткосрочных и других обязательств, затем 36.000.000 р. - перерасхода по железным дорогам. Далее председатель Совета министров заявил: ведь тот же самый член Государственной Думы Шингарев много раз мне указывал на неправильность бюджета, на то, что это было вставлено в сметы, требовал, чтобы это было изъято, а теперь за это корит. Это, гг., две совершенно разные вещи. Да, совершенно верно, я, и не только я, но и многие другие, большинство членов бюджетной комиссии и вся Государственная Дума в заключение настаивали на том, что невозможно по росписи в бюджет просовывать цифры каких-то перерасходов. Вы вспомните историю этих перерасходов. Ведь она была когда? Разве она была в прошлом? Она была за время вашей деятельности. Сначала нам по смете показали 20.000.000 р. Мы заявили, что исчисление неточное. Нам сказали, что перерасход 30.000.000 р. Мы попросили дополнительных объяснений. Нам сказали, что перерасход 70.000.000 р. Мы вновь не удовлетворились, и в ответ нам, наконец, заявили, что перерасход 100.000.000 р. Вы помните эту поразительную отчетность железнодорожного ведомства, в результате которой пришлось списывать всевозможных долгов между ведомствами свыше 30.000.000 р., а 86.000.000 р. заплатить перерасхода? Вы вспомните, как мы открыли неправильные позаимствования в кассах. Что же, они были разве в прошлом, что же, это наследие прошлого? Ведь это же было при вас, это было в 1908 г., это продолжалось и в 1909 г. Ну, а те 16.000.000 р. долгов морского ведомства?
Вы, вероятно, не забыли почтенного адмирала Бострема, который так печально закончил свою карьеру: он не мог даже в гости съездить без того, чтобы не проломить дна броненосцев. Так вот этот самый Бострем давал объяснения о так называемых "коммерческих основаниях" судостроительных заводов, и вы, вероятно, не забыли этих коммерческих оснований, в которых баланс коммерческий свелся к тому, что Морское министерство с изумлением в бюджетной комиссии узнало, что у него есть долг в 16.000.000 р.!
Спрашивается, разве я не мог поставить это на счет именно того, какой ведется порядок и хозяйство в предприятиях нашего Морского Министерства? А дальше - перерасход военного ведомства? Все то же самое. Таким образом, гг., что касается того, что было раскрыто председателем Совета министров, то я ему очень благодарен за то, что он напомнил эти печальные картины нашего хозяйства. Но скажите, разве я скрыл от вас славу распорядителей нашими кредитами, разве я скрыл от вас доблестные их деяния? Быть может, ему, председателю Совета министров, лучше было бы пройти мимо этой печальной истории - отсутствия правильного счетоводства, отсутствия правильного понимания государственных задач, отсутствие правильного выполнения возложенных государством на исполнителей обязанностей. Таким образом, вы видите, что я ничего не скрыл от вас, а то, что раскрыл председатель Совета министров, горше, гг., всякой текущей действительности. (Голоса слева: верно).

Затем, председатель Совета министров подверг критике мои исчисления и заявил вам о том, что за пять лет деятельности Государственной Думы мы ассигновали на оборону по морскому ведомству, по военному ведомству, в виде обыкновенных, чрезвычайных, сверхсметных и дополнительных кредитов из десятимиллионного фонда 3.200.000.000 р. с лишком, а в это время на просвещение и земледелие около 800.000.000 р. Председатель Совета министров заявил: что за странный прием, что за оригинальный прием, примененный для того, чтобы подействовать на ваше воображение, привести вам суммарные цифры, а наша, говорит, аргументация, т.е. аргументация председателя Совета министров, была не в валовых цифрах, и он вам дальше указал, что надо приводить процентное отношение расходов. А разве я этого не сделал, спросил бы я г. председателя Совета министров? Разве я не указал несколькими словами только раньше, что если вы обратитесь не к валовым цифрам, а сделаете процентный подсчет, то получите 13,5% прироста культурных производительных расходов и 26% прироста непроизводительных расходов. Гг., и Дума и стенограммы могут вам сохранить воспроизведение того, что было сказано. Но позвольте спросить вас, где же у меня оригинальный прием? Я думаю, что это оригинальный прием полемики - забыть то, что было сказано, и возражать на то, чего не было. Этот оригинальный прием действительно в высокой степени свойственен нашему председателю Совета министров.

Я должен подойти к наиболее серьезной части возражений председателя Совета министров, которую он сам, впрочем, признал для него неудобной; он сказал здесь: конечно, положение моих противников удобнее и благоприятнее. Это вопрос о голоде и вопрос об отношении правительственной политики к этому огромной важности больному вопросу. Он остановился на некоторых моментах моей речи, и на некоторых этих возражениях я невольно считаю себя обязанным остановиться подробно. Вы помните, гг., эти возражения заслуживали одобрение представителей справа, если не ошибаюсь, жителей Волынской и Подольской губ., когда он сказал: да, директора Крестьянских банков в Саратове и Самаре обратились к земству; они должны были это сделать, потому что крестьяне Волынской и Подольской губ. переселенцы-хуторяне, купившие землю у банка, эти крестьяне, на которых земство не хотело обратить внимания, нуждались в помощи, а местные земства считали их "чужаками", по словам председателя Совета министров. Это, гг., тяжелое обвинение по отношению к земским органам. Я не могу оставить его без ответа /4/. Мало того, что это тяжелое обвинение, я считаю, что это обвинение непроверенное и мало того, что непроверенное, оно фактически не соответствует действительности. А [чтобы доказать] что это так, я позволю себе напомнить о том, что такое наш продовольственный устав. Если вы развернете т. XIII нашего Свода Законов, Устав о народном продовольствии, если вы заглянете в первую же статью этого устава, то вы увидите следующую чрезвычайно интересную картину русского законодательного творчества: сверх черты масса статей закона недействующего, а под чертой, в виде примечания, действующий закон, называющийся "временными правилами" о народном продовольствии, изданный 12 июня 1900 г., - это известное гениальное изобретение покойного фон-Плеве. Вот этот-то недействующей закон, если бы он действовал, он бы давал право председателю Совета министров обвинить Саратовское и Самарское земства, что они не хотели кормить этих несчастных крестьян; но вот находится в примечаниях закон действующий, он кому вверяет попечение о продовольствии? Гг., вы сами прекрасно знаете кому. Во-первых, ст. 92 указывает, что "лицам, кои и не принадлежат к составу сельских обществ, но проживают в селениях и занимаются земледельческим трудом, если эти лица, не владея землею или иным имуществом, нуждаются в пропитании, то им могут даваться временные пособия". Кто же применяет эту статью, относящуюся к этим пришельцам и непричисленным к местным селениям крестьянам, кто имеет право применить эту статью? Ст. 94 это прямо говорит: это делается по постановлению губернских присутствий, а если не хватает ассигновок местных, то по решению министра Внутренних дел. Ст. 95 указывает: "Вопрос о выдаче безвозвратных пособий возбуждается земскими начальниками". Ст. 96 говорит: "Порядок производства безвозвратных пособий, а также счетоводство и установление выдачи производятся по соглашению министра Внутренних дел с министром Финансов".

Спрашивается, кто же не давал этим несчастным хуторянам пособия - земства или те органы, которые по закону обязаны ведать это продовольствие? Не называется ли это, гг., с больной головы валить на здоровую? (Голоса слева: верно).
А затем позвольте вам еще сообщить и следующее: в том документе, который я привел, в обращении самарского отдела Крестьянского банка черным по белому написано следующее: "Клиенты банка из числа перечисленных переселенцев из южных губерний находятся в крайне тяжелом положении вследствие постигшего неурожая, что объясняется в значительной мере неполучением ими продовольственных ссуд". Кто же, гг., выдает продовольственные ссуды? Разве земство? Да где же это написано, где же это видано? Да где же министр нашел, что наши земства выдают продовольственные ссуды? Да ведь продовольственные ссуды в руках губернаторов и министра Внутренних дел. Каким же образом, если директор Крестьянского банка пишет, что положение этих несчастных переселенцев зависит от того, что им не выдается продовольственная ссуда, то при чем же тут земство? Министр вам это сказал, он вам сказал, что крестьяне эти будто бы объявлены земством чужаками, а их тяжелое положение произошло оттого, что им не выдавали продовольственных ссуд. Этого не сделало правительство; оно должно было обеспечить им выдачу продовольственных ссуд хотя бы внесением сюда законопроекта о дополнении или изменении этой части продовольственного устава. Оно этого не сделало. А что оно сделало? Вы знаете, гг., почему министр валил на земскую голову свои собственные грехи. Правительство обратилось в земские учреждения еще осенью, и в Самарскую и в Саратовскую губ. и в др., прося земства в порядке ст. 92, которую закон предписывает применять к земским начальникам и губернаторам и проч., взять на себя эту заботу; это была просьба взять на себя заботу о пропитании посторонних сельским обществам лиц. Вот я вижу, что один из депутатов [от] Саратовской губ. все время сомневался, скажу ли я это. Да, да, правительство обратилось с просьбой к земствам взять на себя заботу, которая по закону лежит на нем. Вы знаете, что в некоторых земствах, я не знаю как в Саратовском, а в Самарском сначала был отказ, потому что на все это пропитание по ст. 92, куда входят и переселенцы, и мещане, и ремесленники, живущие в селениях и не ведущие земледелия, и масса лиц в губерниях, предлагали им отпустить по 2.500 руб. на уезд, и земство заявило, что на такие условия оно не пойдет, и что оно не может взять на себя нравственной ответственности за голодную смерть. Давайте деньги, тогда мы будем кормить, а если денег не даете, так не требуйте исполнения. И вот, гг., долгие месяцы шли в этих пререканиях, долгие месяцы прошли, пока продовольственный отдел министерства внутренних дел додумался до того, что эти жалкие гроши недостаточны. И после этого директора банков и обращаются с просьбой, указывают, что хозяйство переселенцев разорено, что хозяйство переселенцев не обеспечено, что все продано. Кто же виноват, позвольте вас спросить? Те ли, кто по закону взял на себя в 1900 г. огромную ответственность обеспечить население продовольствием, тот ли, кто отстранил земские учреждения от этого дела, тот ли, кто систематически не вносил разработанный продовольственный устав, или в этом виновато земство? Имел ли нравственное право говорить председатель Совета министров, что это земство не хотело обратить внимания на переселенцев из др. губерний? Нет, гг., это такое расхождение с истиной, такое несоответствие с действительным положением дела, которое едва ли могло быть допущено в речи высокого представителя исполнительной власти. Дальше, гг.: при этом вам было указано, что ведь в этом деле министерство и правительство упрекают в том, что они посягнули на народную душу, запрещают частную помощь голодающим. Нет, говорит, не то было, мы не запрещали, мы представили условия: идите [работать], или совместно с Красным Крестом, или, говорит, в земство. Но вы с Красным Крестом идти не хотите! Почему? С ним неудобно распространять, вместе с мукой и врачебной помощью, литературу, которую так выгодно распространять перед выборами. Вы с земством не хотите идти, потому, что земство уже не ваше, вышло из ваших рук и хочет заниматься делом. (Голос справа: верно).
И вот тут я слышу подтверждение того, что это верно. Давайте, обратимся к тому, что действительно происходит. Во-первых, гг., неверно уже то, что вначале не отказывали. Министр вам рассказывал про второй период. Первый период состоял в том, что всем отказали - и Отделу охранения народного здравия, и Пироговскому обществу, и Вольно-экономическому пытались запретить, отказали массе частных лиц, отказали даже земствам, гг. Это был первый период полного отказа по всей линии; и только тогда, когда бедствие разрасталось, когда тревожные слухи о голоде и болезни росли, когда общественное мнение возмущалось, только тогда выдумали отступление для себя, и тогда они стали требовать: передавайте пожертвования Красному Кресту и земству. Я бы, гг., не хотел касаться деятельности Красного Креста, я обошел молчанием в своей речи эту организацию, я не хотел ее ни порочить, ни тем паче раскрывать ее несовершенства, и я не сделаю этого и теперь. (Голоса справа: напрасно).

Я думаю, что в этой области многое неблагополучно; недаром общественное доверие от этой организации отошло; огромные суммы собранных Красным Крестом денег расходовались бесконтрольно, а местные учреждения Красного Креста сплошь и рядом учреждения далекие от общества и гласности. Красный Крест великое учреждение, но, избави Бог, если это учреждение попадает в неподходящие руки. Вы тогда ничего не можете сделать даже в смысле контроля расходования денег. Вы знаете, как трудно общественному мнению добиться этого контроля, вы знаете, как ревниво оберегают себя от этого контроля. Вы знаете, что этим делают Красному Кресту плохую услугу. Власть наша забыла, забыла простую народную поговорку - насильно мил не будешь; насильно никакими циркулярами доверия не заслужишь. Вы знаете, что делается иногда. Я знаю одну губернию, в которой получено было разрешение устроить спектакль в пользу голодающих, где было собрано на этом вечере свыше 1.000 р., где власти разрешили это сделать с тем, чтобы деньги были отправлены в земство одной из губерний. Деньги были собраны, деньги были взяты администрацией, но отправлены Красному Кресту. Общественное мнение было обмануто, сделано это было под-сурдинку. Этими ли мерами восстанавливать потерянное доверие?
Этими ли мерами, гг., можно получить широкую симпатию к высоким по идее учреждениям Красного Креста? Председатель Совета министров, желая реабилитировать репутацию этого учреждения, позволил себе сказать, что Красный Крест свои потери за войну, свои расходы, восстановил с помощью общественного доверия, сделанные расходы, сказал он, покрыты частными пожертвованиями. Ну, а что же, председатель Совета министров забыл про благотворительный налог на железнодорожные пассажирские билеты, который каждый из вас уплачивает? Ему неизвестно, что такими налогами, введенными во время войны, Красный Крест пополнял свои расходы и теперь продолжает пополнять? Ведь войны-то давно нет, а налог, гг., только уменьшен. И это он называет, быть может, частными пожертвованиями? Тогда пускай он все налоги государственные и все миллиарды к нему поступающие тоже назовет "частными пожертвованиями"; ведь разницы здесь, конечно, никакой нет. Все эти частные пожертвования делаются в силу обязательного веления закона. Хороши частные пожертвования. Хорошо восстановление потерь путем обязательных принудительных платежей; недурное получение общественного доверия в возмещение утраченных капиталов. Все это забыл вам сказать председатель Совета министров. (Голос слева: а заграничные паспорта; голоса справа: посмотрите отчет).

Отчет можно хорошо составить. Генерал Томашевич тоже писал отчеты, а потом сконфузился. (Смех слева). Я позволю себе остановить ваше внимание на втором... (гр. Стенбок-Фермор 2, с места: а земство забыли?). Нет, я еще к нему перейду, гр. Стенбок, будьте покойны. Председатель Совета министров позволил себе - я боюсь не найти парламентарного термина - позволил себе предварительное обвинение - это называется несколько иначе на обычном языке - по отношению ко всем учреждениям, которые заботятся о частной помощи голодающим. Он думал, что с мукой распространяются нелегальные предвыборные воззвания. Гг., я не знаю, на основании чего председатель Совета министров позволил себе огульно порочить все организации. Если где-нибудь это есть, на это имеется прокуратура государственной власти; (Голоса слева: а шпионы?).
Но если этого нет, зачем же, гг., порочить то, чего он не имеет права порочить. Затем, самый основной, самый главный вопрос, на который он обязан ответить: что же государство, в этом положении, обязано карать тех виновных, которые занимаются распространением, я не знаю, нелегальной, что ли, литературы, или оно карает население за других, или оно голодных лишает муки и хлеба, который дали бы жертвователи? Чем же занимается государство? Или у него слаб аппарат прокуратуры, или у него мало тайных агентов сыска, или мы не знаем, что правительство могло бы возбудить тысячи дел, если бы были брошюры? Что же делает правительство? Что защищает председатель Совета министров? Кого наказывает он за эти случаи, им не доказанные, за эти случаи, им не рассказанные? (Голос слева: и не бывшие). Он огульно, не давая ни одного факта, не сообщая никакого фактического материала, применяет суровую меру по отношению ко всему населению голодающих губерний, и это он называет разумной правительственной политикой. (Рукоплескания слева).
Это, гг., не политика государственного человека, которому дороги интересы народа, который видит связь интересов государства с благосостоянием народа; это даже не политика судебной власти, пресекающей преступление, это даже не политика агента охраны, который, найдя прокламацию, с торжеством ее покажет, это, гг., политика боящегося человека, это политика человека, который куста боится, который боится фантома, призрака, который из-за возможности, что кто-то в муке найдет прокламации, не даст этой муки голодающему населению. (Новицкий 2 /5/, с места: и правильно). Вот, когда вы сыты, депутат Новицкий, тогда это правильно, а если бы вы были голодны, тогда бы вы с десятью прокламациями получили бы мешок муки с наслаждением. (Новицкий 2, с места: я ваших прокламаций не ел).

Далее, гг., председатель Совета министров сказал: "Вы потому не хотели к земству идти, что оно вышло из ваших рук". Гг., где это говорится? Не здесь ли в Государственной Думе, где мы слышали, как к этому земству, которое, по компетентному мнению председателя Совета министров, из наших рук ушло, как к этому земству относились, к его расчетам, его просьбам, его мольбам, его телеграммам, как этому земству не давали права на продовольствие, как затеяли самочинные комитеты, законом не установленные, отстранив земство даже от того, к чему оно призвано законом? Это кто же делал, я вас спрошу? Это делали мы, от рук которых ушло земство, или это делали агенты правительства? Разве он не знает, что было в Казани, в Самаре, в Саратове, какие отношения создались у местной администрации с местным земством, которое от наших рук ушло? Кто это говорит, с каких скамей раздаются эти укоры? Разве это мы отняли у земства продовольственное дело? Разве это мы заставили губернаторов устраивать самочинные комитеты, законом не разрешенные? Разве это мы систематически дискретировали /6/ постановления земских собраний и не давали им денег? Разве это мы лишили продовольственной ссуды население и кормов - для его скота? Разве это мы порочили исчисления земских учреждений, когда вам здесь говорили: да, ведь, они запрашивают Бог знает какие цифры, разве можно давать все, что они требуют? Это мы говорили, или это говорили здесь агенты правительства? Нет, гг., это, можно сказать, такое извращение положения, до которого до сих пор еще не доходили. Ведь земские учреждения, вышли они из наших рук или не вышли, я об этом спорить с председателем Совета министров не буду, но я готов ему сказать, что чьи бы ни были земские учреждения, в наших ли руках или в ваших руках, они чиновничьими никогда не станут: они именно земские учреждения, потому что они учреждения земли, местных людей, для них дороже местные интересы населения, чем для бюрократов, живущих в петербургских кабинетах. Никогда, г. председатель Совета министров, земские учреждения вашими учреждениями не станут, или они погибнут в тот момент. Пусть они из наших рук ушли сейчас - я думаю, ненадолго, гг. (шум справа), ибо земские учреждения суть по существу своему прогрессивные, связанные с нуждами страны, чувствующие свой долг перед страной, они никогда не отказывали голодному в хлебе, они никогда не замыкали своей двери пред людьми, которые желали пожертвовать голодающим хлебом, они никогда, гг., ради минутных увлечений или карьеры не отказывались от основных своих прав. Было много грехов в земских учреждениях, многие из них пытались идти в согласии с властью, и что же случилось? Жестоко насмехалась власть, а иногда надругивалась над земскими учреждениями, даже тогда, когда они пытались идти с нею рука об руку. И в этом постоянная история земств, в этом заключалась их вечная борьба. Не только с самодержавием земство было несовместимо, как когда-то писал Витте; земство столь же несовместимо было с равнодушным, преступным петербургским чиновничеством, которое желало душить народную жизнь, которое не понимало интересов и нужд народа, для которого народная боль не больна, и голод не страшен. Вот, гг., с чем никогда земство не мирилось и не помирится, и земские учреждения, доколе они стоят на Руси, вот в этих (указывая на министерскую ложу) руках они не будут. (Гр. Стенбок-Фермор 2, с места: будут).
Вы получили, вероятно, граф, ответ. Кроме того, я позволю себе спросить представителей исполнительной власти: ну, а в Сибири, там, где нет земских учреждений, там, где не к кому обратиться, где даже учреждений Красного Креста не имеется, там, где с ненасиженных мест разбегаются обезумевшее от голода и отчаяния поселенцы, там почему они запрещают частную помощь голодающим? Там, где не к кому было обратиться, где люди не видели ни одного утешения, где сплошь и рядом случайные люди открывали все ужасы печальной картины, почему там мешали? Ну, а там, в Москве, где два чутких хороших священника, духовных лица, стали собирать пожертвования, там зачем им чинили препятствия, зачем препятствовали собиранию пожертвований, зачем к ним придирались? Тоже потому, что они вышли из их рук? Нет, гг., это одна и та же картина, ревнивое подозрение в силу страха за собственную судьбу: ничего не нужно, после них хоть потоп, гори что угодно, голодай хоть полтораста миллионов людей, - им эта боль не больна.

Далее, председатель Совета министров сказал по поводу Кавказа (Приводим текст соответствующего обращения из речи В.Н. Коковцова:
«Вы стали говорить о том, что за пять лет деятельности были только одни проявления стеснения, и привели рельефный факт, что в это самое время, когда везде люди стремятся к свободе, равенству и братству, в России господствует крепостное право на Кавказе, и вы нарисовали, не знаю кому нужную, картину каких-то разговоров с грузинским дворянином, который вам рассказал о тройке с бубенцами, несущейся с севера на юг, и спрашиваете меня, что сделано правительством с раскрепощением закавказского населения? И кто же об этом спросил меня? Один из деятельнейших членов бюджетной комиссии, член Думы Шингарев. Спрашивая меня об этом он опять-таки, чего-то не договорил и сделал это потому, что ему было выгодно не договорить. Он остановился и поставил точку там, где нужно было только нарисовать тройку, несущуюся с бубенцами, с одной стороны, и крепостную зависимость – с другой. Ему лучше, чем кому бы то ни было известно, что сделано в этом отношении, что представление об отмене так называемых временных обязательных отношений не только разработано, но и внесено в Государственную Думу, и комиссиями Государственной Думы рассмотрено. Об этом он умолчал, потому что это ему было выгодно»), что зачем это было приводить разговор с грузинским дворянином, напоминание о том, что не разрешено высшее учебное заведение в Тифлисе, где так недавно и близко, по его мнению, бродил Зелим-хан. И, говорил он, разве вы не знаете, что проект относительно отмены крепостной зависимости или обязательных отношений крестьян внесен вам, этого не надо скрывать. Я могу вам сообщить, что приедет скоро Наместник, и тогда вопрос о высших учебных заведениях будет поднят. Это успокоительные слова, жалко, что у нас нет Наместников в Прибалтике, в Туркестане, в Сибири; жалко, что оттуда никто не приезжает, может быть, и там двинулись бы скорее реформы. Если бы я знал, что это зависит от приезда Наместника, я бы желал, чтобы он все время приезжал в Петербург. Но не знаете ли вы, что когда Наместник уезжает из Петербурга, открывают комнату, набитую докладами того же Наместника, нераспечатанными здесь в Петербурге? Может быть, это вам не известно? Знаете ли вы, гг., что целый ряд реформ на Кавказе не проводится целые десятки лет? Неужто потому, что Наместник никогда не бывает в Петербурге? Знаете ли вы, что этот самый проект, о котором говорил председатель Совета министров, ликвидирующий на Кавказе обязательные отношения, совсем не касается истинно крепостных и очень тяжелых отношений населения Дагестана и Закатальского округа, обложенных средневековою данью? Об этом вам более подробно расскажет местный депутат Гайдаров, а я недостаточно в этом осведомлен, но я знаю, что внесенный правительством проект не касается этого несчастного населения. Зачем же вам тогда председатель Совета министров говорил об этом проекте? Да и когда он внесен? Он внесен, гг., в эту сессию и комиссией недавно разработан. Да, но разве есть какая-нибудь надежда провести этот вопрос до конца наших полномочий, разве имеется возможность этот вопрос протащить через проволоки Государственного Совета?
Ведь это прекрасно знает председатель Совета министров, и ничего ему было перед вами говорить, что он, или они, или кто-то заботится о Кавказе, и что надо только подождать приезда Наместника Кавказа. Моя мысль была другая: я говорил о том, что это государственная политика, которая, ради полицейских интересов, забывает окраинную жизнь, позволяет себе оставлять эту жизнь в пренебрежении, в забросе, без культурно-хозяйственных начинаний. Я говорил, что это политика безумная, политика расточительная для государства.

Далее председатель Совета министров, как вы помните, говорил относительно культурно-производительных расходов; он туда отнес Амурскую дорогу, а вы знаете, что у нас ежегодно 50.000.000 р. слишком поглощает наш Дальний Восток, а знаете ли вы, что эта безумная политика, от которой мы сами внутри разоряемся и окраинам ничего не даем, знаете ли, что она сделала? На собственные деньги мы заселили Манчжурию, нашими требованиями хлеба мы держим там все китайское население. 18.000.000 пуд. пшеницы из Манчжурии ввезено в пределы Приамурья, и этот хлеб потребляют местные русcкие рабочие, призванные строить Амурскую дорогу. Мы собственными руками подле себя воздвигаем прочное земледельческое население наших противников. И это называется культурно-производительными расходами. Да, гг., это культурно-производительные расходы, но для Китая, а не для нас, в этом наша беда. Огромное количество денег отчуждаем мы от нашего народа, и ничего взамен этого, никаких культурных ценностей не создаем. Я обратил внимание еще на одно обстоятельство. До какой степени мы мало заботимся в отношении разработки народных богатств страны, показывает недавно происходивший геологический съезд. Он нарисовал нам картину, как мало страна наша тратит на исследование недр. Ведь Кавказ может быть вторым Уралом по огромному количеству ценностей, заложенных в нем, но неразрешение земельного вопроса, отсутствие какого бы то ни было самоуправления, отсутствие правильных дорог и совершенно безобразная администрация сделали то, что жить там невозможно ни фабрично-заводской, ни другой промышленности. Я указывал на то, что там еще не отменены законы, действовавшие при турецком владычестве, что там такая полная сумятица и неразбериха, при которой хозяйственная жизнь невозможна.

Я позволю себе привести пример, сколько тратит Россия на геологические исследования на один квадратный километр поверхности в немецких пфеннигах по сравнению с другими государствами: в Гессене - 486, в Эльзас-Лотарингии - 199, в Бельгии - 185, в Пруссии -180, а у нас - 3 пфеннига на квадратный километр /7/. Как же при таких условиях может развиваться народное богатство, каким образом при таких ничтожных, при таких жалких затратах народных средств, когда все средства уходят куда-то мимо, вне забот государства о развитии производительных сил, как можно думать, что у нас оно будет развиваться?
Нам говорят: власть обратила внимание на Кавказ. Власть обращает внимание теперь и на Туркестан, оставляя его в военно-народном управлении, и думает, при этом, что, может быть, Вестфалия, или, не знаю, Бельгия развивались бы при таком первобытном архаическом управлении.
Дальше, председатель Совета министров очень подробно говорил вам о том, что все-таки, как ни идет правительство в направлении наших пожеланий, но никак не может меня удовлетворить. Вот и земские и городские финансы ведь разработаны и на днях будут внесены. Он еще раз нам сказал, что на днях будут внесены. Ведь, - говорил он - просто написать тот проект, который составила партия Народной свободы: сотни, десятки миллионов отчислить [в земские и городские бюджеты], столько-то отдать прямых налогов и проч., и проч. Но он забыл сказать одно: наш проект быль лишь главным основанием закона, а правительство никак не может представить законопроекта. Конечно, эта разница большая, огромное различие здесь, но все дело в том, что правительство не исполняет данного обещания. Ведь какая нам будет польза от того, что законопроект будет внесен, скажем, перед Пасхой? Он, очевидно, не в состоянии уже будет пройти. Ведь это будет только формальное исполнение данного обещания, обещания данного в прошлом году. Разве вы, гг., не знаете, что когда им нужно провести какой-нибудь законопроект, не десять месяцев проходит, а в четыре дня испекут его, вас заставят в пять дней его провести, через Государственный Совет в три минуты протащат его, а когда им не нужно, когда они желают покрепче зажать сундук казначейства, когда они не желают дать средства земствам и городам, ну, тогда начинается волокита. А не знаете ли вы, гг., что проект этот был уже готов к Рождеству, и что с заднего крыльца к председателю Совета министров являлись ходатаи просить о том, чтобы не пропустить его, ибо он кое-кого обременяет? Быть может, он про это вам не рассказал, а ведь все это было, все это мы знаем. Мы знаем, почему он не хочет его вносить, почему это "на днях" растягивается на месяцы. Таким образом, эти объяснения формально правильны, но внутренней правде не соответствуют. (Голос слева: верно).

Крестьянский банк. Председатель Совета министров заступился за это учреждение. Когда-то, когда мы спорили о продовольствии 2 ноября 1911 г., он между прочим сказал следующее: "Управляющий Крестьянским банком объехал лично весь пострадавшей от недорода район; на месте пересмотрел этот вопрос. Разорить, - сказал председатель Совета министров, - крестьян можно очень скоро, не требуется для этого большого ума, чтобы взыскать и довести людей до полного истощения". Как будто бы полное успокоение после его слов можно было почувствовать. А вот когда эти бумажки пишут директора отделений Крестьянского банка, разве мы не можем сказать председателю Совета министров: действительно не требовалось большого ума, чтобы довести ваших клиентов до полного разорения. Ничего не вышло из того, что ваш управляющий лично посетил эти районы, ничего не вышло из того, что вы пошли просить у учреждений, у которых нет достаточно денег, средств на продовольствие /8/. Но он вам сказал про Крестьянский банк и другое; он ответил вам на мои указания относительно цензовых участков. Разве можно было, - сказал председатель Совета министров, - продавать культурные гнезда крестьянам, разорять усадьбы, где можно вести культурное хозяйство; разве можно было, - говорит он, - таким путем распоряжаться? Вы бы этого не одобрили. Вот мы и отдавали их земским учреждениям, общественным и частным лицам. При этом он мне приписал следующее: будто я сказал, что они продавали по дешевым ценам и на льготных условиях. Я, гг., нарочно взял свою стенограмму и нарочно посмотрел, что неужто я сказал это, и оказывается, что в стенограмм... (голос справа: исправленную).
Нет, стенограмма неисправленная, чистая, как и есть /9/. Это вот председатель Совета министров исправил кое-что в своих стенограммах. Оказывается, вот что я сказал: "В Крестьянский банк проникают эти веяния, и там по покупке имений в западных губерниях, по переплате за эти имения, мы найдем много неподходящего; мы знаем, как несколько месяцев тому назад был издан циркуляр директором банка о том, чтобы из участков земель, оставшихся за банком, там, где есть усадьбы, продавались частным лицам цензовые участки; там, где мало, нужно было прирезывать. Мы знаем, что этот циркуляра пошел в совет по землеустройству, мы знаем, что дальше в Совете министров скромно вымарали слова: не говорите цензовые участки, скажите: в достаточном размере. Мы знаем, как в таких-то губерниях шло образование цензовых участков, как из Петербурга давались рекомендации: "обратить внимание на таких-то, показать тому-то"". Вот что я сказал. Ни одного слова о дешевизне и о льготных условиях нет. Но председатель Совета министров, не найдя в моих словах ничего о льготных условиях и об этой дешевизне, невольно обратил мое внимание на них. Я вам об этом не говорил, а он вам проговорился и сказал то, чего я не сказал. Тогда я обратился к отчетам Крестьянского банка, чтобы посмотреть: быть может, в самом деле по дешевой цене и на льготных условиях такие участки продавались. Благодаря оговорке председателя Совета министров, я должен был заняться отчетом Крестьянского банка и там нашел интересные указания по этому поводу. 27.673 дес. были проданы таким путем за 1910 г.; это "культурные гнезда", и за один 1910 г. Я оговорюсь: о разорении этих гнезд я не говорил ничего и считаю, что разорять эти гнезда, конечно, не нужно, весь вопрос в том, как их ликвидировать. Разве не знает председатель Совета министров, что есть маленькая разница между культурным гнездом и цензовым участком? Тут два разных понятия, гг.; цензовый участок - это одно, а культурный участок - это другое, и не всегда эти понятия совпадают. Для проверки условий продажи я должен был проделать некоторые вычисления и нашел на стр. 106 отчета, что из 26.000 дес. собственно продано 25.717 дес. за 2.068.288 р., т.е. по 104 р. за десятину. Ну, а как же были проданы некультурные гнезда, т.е. остальная земля; продажная цена банка за период 1909-1910 гг. была от 124 р. до 136 р. за десятину в среднем. Гг., каким образом за культурные гнезда брали 104 р., а за некультурные - 136 р. за десятину, а ведь там "гнездо" с постройками, инвентарем, домами. Вот и выходит, что хотя я не сказал ничего насчет дешевой цены, председатель Совета министров дал мне правильное указание: цена была действительно дешевая. (Рукоплескания слева).

Затем, гг., я хотел бы вскрыть перед вами некоторую разницу между культурным гнездом и цензовым участком. Я надеюсь, когда депутат А.Д. Федоров от Орловской губ. будет вам говорить о тех покупках земли Крестьянским банком, которые были произведены в одном из уездов Орловской губ., он вам покажет карту, интересную карту; в одном месте уезда культурное гнездо, но, к сожалению, маленькое, не цензовое, и тогда к этому культурному гнезду за 20, за 30, за 40 верст начинают прирезать участки, которые именуются - лес на мокром месте, сенокос, - т.е. где никакого культурного гнезда нет, а нужен только ценз; и вот в массе мест, в четырех, если не ошибаюсь, дорезают до ценза, и это председатель Совета министров называет сохранением культурного гнезда. (Смех).
Итак, гг., если бы было интересно сохранить культурные гнезда, зачем бы в этом циркуляре рекомендовать местным отделениям Крестьянского банка прирезать к ним до размера ценза? А вы знаете, что было в некоторых местах? В некоторых местах, гг., добавляли, переделывали, отменяли участки, назначенные в продажу, повертывая их к цензу, и т.д., и как будто это не совсем соответствует понятию заботы о культурном хозяйстве.

Председатель Совета министров обратил ваше внимание на то, что напрасно мы все время упрекаем его в том, что политика, которая, не дает экономической силы стране развернуться, не дает правильного развития хозяйственной жизни, что она в то же время идет с переобложением населения, с тяжестью налогов. Он вам привел в своей предыдущей речи интересные цифры, что в Англии, во Франции, в Германии налоги повысились на 5 р., на 4 р., на 3 р., а у нас всего на 53 коп., и вы-де еще после этого обижаетесь, и вы еще после этого критикуете. Я должен был обратиться после его слов к чрезвычайно интересной работе, напечатанной в "Торгово-промышленной газете", органе, как вы знаете, министерства Финансов [под названием]: "Сравнение, - гг., не больше не меньше, - характерных черт расходных бюджетов современных государств". Я очень обращаю ваше внимание на эту интересную работу. В ней между прочим сказано: "Серьезная наука почти отказалась от мысли добиться возможности точных и детальных сравнений в области международной финансовой политики", ибо вещи оказались малосравнимыми: "в странах с высокою культурою развита деятельность местных управлений и самоуправление, а потому государственные расходные бюджеты в таких странах могут показаться слишком некультурными, так как в них почти отсутствуют культурные расходы, перенесенные на местные бюджеты". В продолжении этой статьи говорится, гг., о том, что в странах культурных огромная масса расходов идет в последнее время, так называемых, социальных. Здесь приведены между прочим данные, по крайней мере, по 12 странам: "Размер социальных расходов в государственных бюджетах". Здесь есть - вы видите - Дания, Бельгия, Англия, Германия, но только почему-то забыта в этих 12 европейских странах Россия. Ее нет, она совершенно отсутствует, гг., в официальном издании, просто пустое место для России. Вы знаете, почему? Да потому, что социальных расходов в нашем бюджете почти не существует. Правда, Англия повысила на 5 р. свои налоги, повысила их и Франция, но в Англии введено страхование по старости рабочих, в Англии много сделано для рабочего класса, в Англии огромное обеспечение всех неимущих, - это все в Англии, а у нас, гг., - отказ в прокормления голодающих, а на счет рабочих тихо, никаких затрат государство по страхованию рабочих не делает, а все возложено на чужие плечи. В Англии [налог] 5 р. на душу населения, - но вы возьмите бюджет английского рабочего, английской средней семьи и русский бюджет и посмотрите, как английский рабочий питается, и как питается русская рабочая семья, и много ли вы в крестьянской среде найдете в хорошие дни мяса? Добавочные 5 р. в год налогов английский рабочий заплатит, но 50 к. потяжелее для русского крестьянского хозяйства. Быть может, министр Финансов забыл, что для нас 50 к. дороже, чем 5 р. для Англии? Он забыл одно, что в сравнении не надо забывать о богатстве страны, и об огромном богатстве населения, и об огромном достатке, об огромном довольстве. Он забыл, что Англия живет свободной торговлей, что она не облагает продукты потребления своего населения, что средняя английская рабочая семья живет получше хорошего чиновника Российской империи. Все это он забыл и хвастался только тем, что на 50 к. прибавилось у нас расходов. Куда они ушли, куда они ушли, эти расходы? (Вишневский, с места: а безработные?). Да, в Англии поднимается вопрос и будет проведен закон о страховании безработных, депутат Вишневский. Советую вам об этом подумать. (Виш-невский, с месma: а когда это будет?).

Председатель Совета министров, переходя к последней части моей речи, решил ответить, наконец, "не отмахнуться", как он сказал, и по вопросу внутренней политики. Я, признаюсь, с огромным вниманием и с большим интересом ждал этого ответа и слушал его. (Голос справа: задело). И что же, гг., председатель Совета министров, столь опытный государственный деятель, столь долго стоявшей у верхов исполнительной власти империи, что же он вам сказал о внутренней политике государства? Он не отмахнулся, гг., но, по моему глубокому убеждению, он просто промахнулся; он ничего не сказал, он говорил о прошлых грехах нашей партии, с его точки зрения, он говорил о чем-то другом, но об общей политике государства он не сказал ни единого слова. И я должен здесь, гг., остановиться на вопросе, который меня занимал и который особенно резкое осуждение вызвал со стороны председателя Совета министров. Я говорил о той грозной опасности для государства, которая может быть от неудовлетворения народных нужд, а председатель Совета министров в этих словах почуял призыв. Это в роде того, гг., как если бы врача, который сказал, что туберкулезная палочка есть причина туберкулеза, этого человека, этого врача считали бы причиной туберкулеза.
Опасность, о которой я говорил, ведь есть; ведь это для вас не секрет, это знает и сам председатель Совета министров. Вероятно он, вместе со всеми гражданами Российской империи сам пережил тяжелое чувство весной 1909 г., когда в заседании Совета министров обсуждался вопрос о присоединении Австрией Боснии и Герцеговины /10/. Много, гг., много горя было за это время испытано, главным образом, вследствие этой причины. Это грозная государственная беда, которую надо предвидеть, говорить о которой есть долг государственного деятеля, устранить которую необходимо во что бы то ни стало разумными и справедливыми реформами. Вот о чем я говорил, а что же мне в ответ сказал председатель Совета министров? Я понимаю, гг., ему так легко было получить ваше одобрение, ведь в третьей Гос. думе, если хочешь иметь успех, выбрани кадет, скажи про Выборгское воззвание, - дело сделано, - гром аплодисментов. Но что же он сказал? Во-первых, о Выборгском воззвании, гг., ведь это легенда (Новицкий 2-й, с места: хороша легенда, за такую легенду в тюрьму посадили), которую уже раскрывал депутат Родичев /11/. Ведь оно говорило о применении его до созыва народного представительства; это была политическая борьба и она отошла, гг., в прошлое, так же, как отошли Мукден и Цусима. Когда председателю Совета министров крикнули с этих скамей: "Цусима и Мукден", - он сказал, что это область прошлого. А вам что же рассказал он нового, современного? Сам он, не имея аргументов, разве не обратился к этому прошлому? Он, гг., вам метил этапы, столбы, по которым шла наша партия. Позвольте ему напомнить их этапы /12/ (голоса слева: браво), их столбы по которым шла русская государственная власть после разгрома в Цусиме и в Мукдене, после того поражения, которое болью заставило сжиматься все сердца русского народа, которое было тяжелейшей угрозой внутреннего порядка и огромной нравственной пыткой для национального самосознания народа. Позвольте напомнить этапы правительства, которое шло по своим столбам. Что это было? Обещания, обещания в огромном количестве, манифест 17 октября, а дальше, гг., Законы Основные перед первой Гос. Думой, разгром первой Думы, военно-полевые суды, длинный ряд столбов в виде виселиц (рукоплескания слева), дальше этапы стали обозначаться государственным переворотом, отменой Основных Законов, распубликованием акта 3 июня, чего не имел права делать Сенат. Эти этапы забыл председатель Совета министров (шум справа), он про них забыл, он сказал: народ за вами, т.е. за нами, не пойдет. Я не знаю, гг., за кем пойдет народ. Но от кого же ограждались устранением народа от народного представительства актом 3 июня? Лишив народ представительства, от кого ограждались? Если он думал, что за ними идет народ, и что мы только клевещем, если он это думал, почему он участвовал в акте 3 июня, который устранил народ от народного представительства? (Рукоплескания слева, шиканье справа).

Я, гг., настаивал и настаиваю, и всегда буду настаивать, что эта политика гибельна для государства. Сильное государство так жить не может, так оскорблять народное чувство, так исключительно руководиться полицейско-сословной точкой зрения, до такой степени не давать реформ, до такой степени затруднять все проявления свободных творческих сил государства, - эта политика гибельна для страны. Рано или поздно она скажется грозной бедой, и наш долг - и мы будем это делать всегда - предупреждать об этом, кричать об этом, говорить постоянно. Вы готовите несчастье для государства. Перед нахлынувшей бедой оно может не выдержать этого испытания. Вы обязаны приготовиться. Когда-то, гг., умные государственные люди говорили: управлять - это значит предвидеть. Вот это-то мудрое правило наша государственная политика забыла. У нас управлять - это значит: в минуту беды обещать, в минуту спокойствия не исполнять, а в минуту начавшейся тревоги подавлять. (Продолжительные рукоплескания слева и на отдельных скамьях в центре; голоса: браво).

Материал предоставлен -
канд. истор. наук, Макаров В. В.