Господа члены Гос. Думы. Позвольте мне, поскольку мне надлежит отнестись к этой декларации, с точки зрения ее содержания, с точки зрения экономических и финансовых вопросов, в ней затронутых, обратить ваше внимание на деловую часть декларации, до сих пор, по моему мнению, наименее освещенную, и лишь попутно, поскольку это заставляют делать предыдущие речи, обратить внимание на те политические точки зрения, которые здесь были высказаны. Господа, нам было сказано, что Третья Дума собралась без прецедентов, что она не имела перед собою ничего, а вот вы теперь, вы имеете перед собой пятилетнюю работу. Ну, я, собственно говоря, на счет прецедентов не совсем согласен, перед Третьей Думой произошли прецеденты и довольно скверного свойства: пришлось нарушить Основные законы и пришлось дважды распустить народное представительство – прецеденты не только не веселые, но и не имеющие соответствия с нашими Основными законами. Вот, с такими прецедентами, с таким прошлым собралась Третья Гос. Дума, и там в декларации правительства мы много слышали из того, что мы слышим и теперь.

На первом месте председатель Совета министров [В.Н. Коковцов] поставил нам вопросы местного самоуправления. Позвольте привлечь ваше внимание к этим вопросам. Он правильно сказал, что органы местного самоуправления есть «лучшая гарантия экономического и культурного развития страны». Да, это верно, это золотые слова; а вы знаете, когда об них было сказано, и когда нашему правительству было повелено исполнить это? 14 декабря 1904 г. Тогда Высочайшим указом было приказано «предоставить земским и городским учреждениям возможно широкое участие в заведывании местными делами, необходимую в законных пределах самостоятельность». Ну, а потом? Потом, в декларации перед Второй Гос. Думой, предшественник председателя Совета министров [П.А. Столыпин] заявил, что правительство выработало, видите ли, «выработало» – получше того, что мы сейчас слышали, – выработало целый ряд законопроектов, перестраивающих местную жизнь на новых началах, он объявил, что самоуправление – и городское самоуправление, и земское – подвергнуто пересмотру, что уставы пересмотрены. Вторая Дума была распущена. Собралась Третья Дума, и председатель Совета министров в декларации 16 ноября 1907 г. говорил, что переустройство местного самоуправления признается им необходимым, расширить его надо, и за пять лет выработанные еще перед Второю Думою законопроекты внесены не были. Отработала и Третья Дума, прошло пять лет. Вновь пред вами предстает председатель Совета министров и заявляет, что правительство подготовляет проекты о реформе земств и городов, но что они потребуют «немало времени». Господа, что за странная хронология: в 1904 г. приказывают сделать, в 1907 г., в марте, объявляют, что сделано, и в 1912 г., в конце, говорят, что подготовка потребует немало времени. Ведь с этакой хронологией до второго потопа дойдешь, о котором говорил Марков 2-й; и когда же, спрашивается, правительство кончит эту разработку? Председатель Совета министров сказал, что «выработано», подготовляют, но, где же выработанные законопроекты, почему вам надо «немало времени» для их разработки? Скажите, пожалуйста, вам казались быстрыми шаги Ахиллеса, вы боялись, предпочитали мудрую черепаху, но это, господа, даже не черепаха, это просто остановка и ничегонеделание, потому что нельзя же сказать в 1907 г. выработаны и готовы, а в 1912 г., сказать, что они разрабатываются, что пройдет немало времени прежде, чем они будут разработаны. Уж если вы говорите, если вы хотите говорить перед народным представительством, то скажите правду – или вы ничего не делали, или ваша работа заключается в том, что за день вы делаете то, что за ночь распускаете, как вязаный чулок. Ведь в самом деле, становится чрезвычайно странным – где же эти проекты, которые у вас были готовы, и почему вам надо много времени, «немало» времени, для того, чтобы их вновь подготовить.

А что вы думаете, земства и города в хорошем положении? Вы думаете, что органы самоуправления не требуют улучшения? Вы же сами сказали, что они этого требуют. Мало этого, господа, мы имеем глубокое основание думать, что тяжелое физическое, а в иных случаях и моральное вырождение начинается в наших органах самоуправления. Позвольте привести вам пример, типичный пример физического вырождения земства: Николаевский уезд Самарской губернии. Господа, земство исчезло, земские собрания не собираются, никакая сила в мире не в состоянии их оживить. Дело дошло до того, что еще в 1910 г. в нарушение всякого закона, или вернее, в отсутствии закона, по Высочайшему повелению были продлены полномочия губернских гласных старого состава. Перед тем продолжались полномочия гласных уездных. И они вновь не собирались, их не было, и земство отсутствует совершенно. Шесть человек, которые приезжали в 1906 г. от крупных владельцев на съезд, обретаются в таком положении: двое умерли, двое продали свои имения, и двое попали под суд. Вот вам состав земских выборщиков этого уезда. Это – полное физическое вырождение. Без расширения земского избирательного закона жить нельзя. Земство, как орган, здесь умерло, и в тех его старых рамках здесь воскресить его не удастся. А вот вам, господа, пример и морального вырождения. Когда здесь перед вами депутаты Марков и Пуришкевич, и иже с ними, рисовали странные и страшные порою картины, когда они вам говорили, что палка и розга нужны будто бы русскому народу, мне было, по совести говоря, стыдно, стыдно за культурных русских людей. (Рукоплескания слева) Стыдно, господа, за культурных русских людей, получивших высшее образование, пришедших сюда на эту кафедру народного представительства и говоривших языком старых крепостников XVIII столетия. (Рукоплескания слева).
Мне страшно становится за это действительное и полное одичание нравов. Если у этих господ (Рукоплескания слева), если у этих господ для русского народа, для огромного, трудолюбивого русского народа в качестве меры поучения и исправления ничего, кроме розги, не остается (Рукоплескания слева), где же у них разум государственный, где у них совесть человеческая? (Рукоплескания слева). Но, когда говорят, господа, перед вами отдельные представители, отдельные дикие баре, мне становится стыдно за них, но, господа, ведь это же не группа, не масса. Я даже скажу, вероятно, и партия [правых] не повторит этих зазорных слов о порке. Но, вот, что же вы скажете про земское собрание, Великолуцкое земское собрание [Псковской губернии], которое большинством всех голосов против одного постановило об этой порке. Это есть моральное вырождение органов представительства (Рукоплескания слева). Это есть, господа, смерть органов представительства, которое никакой связи с народом не имеет, которое дошло до совершенного и полного отрицания понимания государственных задач. Я понимаю, что такое несчастье может случиться с отдельными людьми, но когда это несчастье поражает целое учреждение, вам жутко становится за будущее такого земства, вам жутко становится потому, что тут может, господа, случиться то, чем грозил нам Марков 2-й сегодня.

Еще в Третьей Думе, в начале, этих господ я назвал, быть может, резко «революционерами справа»; сегодня Марков 2-й кончил призывом к этой будущей революции. Он вам грозил, что народ встанет, сметет, возьмет и т.д. Я не знаю, встанет ли он, сметет ли, и большой вопрос, кого он сметет, быть может, он много сора тогда выметет (Рукоплескания слева), но я только знаю одно, что, если это несчастье на русской земле случится, то первыми виновниками будут те, которые вели к злобе и одичанию народ, которые кроме розог ничего ему давать не хотели (Рукоплескания слева). Господа, сегодня перед вами Марков 2-й рисовал путь, по которому будто бы идет поезд русской государственности. Это новый путь, где первый этап конституция, второй революция и т.д. А старый путь, господин Марков, тот самый путь, где русский паровоз поехал по гнилым шпалам русской государственности, где много сил и разбитых голов было на полях далекой Манчжурии, этот Старый путь к чему он вас привел в 1905 г., ведь тогда не было конституции (Рукоплескания слева), а революция была. Тогда, ведь, было ваше старое самодержавие или, вернее, кучка, хищников, толпа, стоящая у трона, люди, которые душили все, что было хорошего и светлого на Руси (Рукоплескания слева). Вы, народолюбцы, господа правые и националисты, сегодня вы великолепно распинались за народ, но вы забыли, господин Марков, как в Третьей Думе, когда говорилось о земле для крестьянства, вы сказали, что земля крестьянину вредна, как больному квас; он вам этого не забудет (Рукоплескания слева).

А вы, господа националисты, – сегодня я в первый раз имел случай видеть великолепное зрелище: немотствующая фракция в Третьей Думе наконец обрела язык, этим языком оказался г-н [А.И.] Савенко, великолепный, медный колокольный звон. (Рукоплескания слева). Господа, я не поздравляю фракцию с этим прекрасным языком; право, когда она молчала, она казалась умнее (Смех). Он сегодня, господа, дал нам наконец идеологию русского национализма, да еще отстаивал его зоологическую природу. (Слева рукоплескания и смех).
Он до такой степени увлекся этим вопросом, что вам пытался доказать, что в зоологии ничего нет обидного, и мне даже казалось, что он говорил не в Думе, а в зоологическом саду. (Слева рукоплескания. Справа голоса: будьте серьезны, он смотрел на вас!). Это была удивительно серьезная речь – в ней были патология, физиология, зоология, астрономия, агрономия, история и всё вместе (Рукоплескания слева). В ней не было только одного – в ней не было политического государственного содержания. (Рукоплескания слева). Это была, может быть, хорошая лекция в клубе националистов, но уверяю вас, что к багажу национальной фракции она не прибавила ничего, кроме колокольного звона. Ведь по существу своему, господа националисты, вы, которые хотите себя во что бы то ни стало называть прогрессивной партией, что делали вы в Третьей Думе, когда шел вопрос о реформе крестьянской волости? Вы первые голосовали против. Когда шел вопрос о народном образовании, вы первые палки в колеса вставляли. (Голоса справа: неправда, ложь!) Вы, которые не хотите, будто бы, угнетать народы, вы, которые считаете немцев и мусульман-татар нелояльными инородцами, когда шло дело о народных школах, о языке преподавания, вы забыли, что вы творили... (Рукоплескания слева)
Вы забыли, как вы не хотели детей немцев учить на немецком языке в начальных школах, рукоплескали закрытию мусульманских школ; вы забыли, что вы делали, и вы думаете, что все забыли. Нет, это помнят, и очень хорошо помнят, и никогда вы не докажете, что вы будто бы терпите инородцев. Все, что было в Третьей Думе сделано против инородцев, сделано вашими руками, и великий грех покойного Столыпина заключается в том, что он вызвал к жизни и насадил в России этот зоологический национализм (Рукоплескания слева). Если бы его могучий порыв, его добрую волю направить действительно на благое дело (голос справа: жидовское!), мы не были бы свидетелями страшного раздора на Руси, когда брат идет на брата, народность на народность, когда начинается травля одного другим, когда начинается действительно расчленение Империи. Мы не были бы свидетелями этого националистического безумного угара, который отравил русскую жизнь (Слева рукоплескания и голоса: браво!).

Итак, господа, возвращаясь к декларации, возвращаясь к положению наших органов самоуправления, что я должен сказать? Правительство говорит, что они «лучшая гарантия экономических и культурных сил страны», это оно говорит, а что же оно делает? Разве мы не знаем администраторов, которые всеми силами надругались над местными земствами. Я готов приветствовать здесь бывшего нижегородского губернатора [А.Н.] Хвостова, пришедшего сюда со своей свитой; потому готов приветствовать, что от него наконец избавилось земство Нижегородской губернии (Слева рукоплескания и голоса: браво!; шум, смех в центре и справа; звонок председателя). Систематическое неутверждение выбранных земствами и городскими думами людей, неутверждение председателей управ, городских голов, всевозможные подтасовки. А что делают там [в земстве] назначенные этими людьми господа? Возьмите теперь войну г-на Обтяжного с его уездным земством. Вот что оставляют в наследие эти господа. Нельзя же сказать, чтобы они творили свою волю – что хочу, то и делаю, чего моя нога хочет. Нет, их терпели, их держали, быть может, им покровительствовали – и не только «быть может», а наверное это так и было. Нельзя, господа, приходить сюда на кафедру и говорить, что земство есть лучшая гарантия культуры и экономики, а на местах третировать земских людей, как мальчишек, непомнящих родства (Рукоплескания слева).
Нельзя надругаться над их постановлениями, черкать их сметы, выбрасывать выборных людей, это – несовместимое дело. Что-нибудь одно: или закрывайте земства, или, если вы сказали, что им можно доверять, то доверяйте до конца и не позволяйте над этими земствами глумиться первому приехавшему администратору.
Нам говорили, господа, здесь, что этим земствам, этой культурной ячейке – дадут средства, и даже мы слышали, что расширят объекты обложения. Говорили это позавчера, а дня два перед этим, в Гос. Совете, товарищ министра финансов убеждал Гос. Совет не давать этих средств земствам и городам, ибо это есть «жест влево». Он говорил: не давайте земству одной трети расходов на психиатрическую помощь, не давайте городам половину расходов на полицию, бойтесь этого жеста влево. Позвольте, товарищ министра в Гос. Совете предупреждает от жеста влево, а его патрон приходит сюда и говорит, что земство это есть «лучшая гарантия». Где же у вас один язык? Что же вы не столковались друг с другом? (Смех слева). Я думаю, дело не в этом, а дело в том, что декларация – это все тот же фасад, а за кулисами идет другая работа, и вам этих средств для земств и городов не скоро дождаться, им они самим нужны – и вы увидите, почему. Ведь, если вы возьмете все остальные обещанные реформы, – ведь они в таком же положении, в таком явном, кричащем, ужасном противоречии с действительностью. Пересмотр устава врачебно-санитарного, общественного призрения, дорожного, пожарного, продовольственного – всё будут пересматривать. Правда, все эти уставы страшно устарели, до такой степени устарели, что ими нельзя руководствоваться, что если применять эти старые нормы, вся жизнь бы замерла. И вы будете пересматривать их, исполать вам. Столыпин тоже, пять лет тому назад, сказал, что будет их пересматривать, вероятно, через пять лет вы скажете, что их пересматриваете. А что происходит на деле? Например, санитарный устав? Уж, кажется, на Руси беда – эпидемии не переводятся, смертность такая, как нигде в мире, – стыдно перед Европой. К нам посылают учиться на чуму и холеру, ибо там их нет: народ мрет как мухи. И вот санитарные попечительства г. Москвы, столицы русской Империи, представляют в Министерство внутренних дел устав. § 1 такой: они учреждаются для привлечения населения к ближайшему и сознательному участию по оздоровлению Москвы. Министерство внутренних дел ставит крест – этого нельзя. Позвольте вас спросить, как же вы будете пересматривать уставы, если вы не хотите к делу оздоровления подпускать население. Итак, Москва должна была отказаться от этих попечительств – Москве не разрешают привлечь к делу оздоровления ее население. Другой пример: у нас туберкулез дает наивысший процент заболеваний и смерти в среде крестьянства и рабочего люда. Врачи устраивают сбор, а над ними бдит губернатор, и вот что из этого получается: в Нижнем Новгороде устроили врачи сбор на туберкулез, на лечение в санаториях туберкулезных детей, – а знаете, что случилось? Губернатор приказал у всех врачей произвести обыск, и в одну ночь все квартиры врачей были перевернуты вверх дном (Голос слева: а кто губернатор?). Мы не знаем, чего искали, но от выборов все врачи были устранены, хотя ничего предосудительного не найдено. Вот вам сбор на туберкулез и врачебный устав. (Рукоплескания слева).

Господа, пересматривается, говорит декларация, устав о народном продовольствии. Давно пора: по части продовольствия голодающего крестьянства у нас беда, устав не только устарел, но никуда не годен. Мы все время твердили в Третьей Думе, что надо выработать новый продовольственный устав, а что же вы сделали? Нам говорят, мы пересматриваем и вам внесем; вы знаете, что голод – эта беда, это горе, которое повторяется через десятки лет, вновь постигло Россию и на этот год; вы знаете, что в этот год голодает, я не знаю, который уже год подряд, Новоузенский уезд Самарской губернии, юг Саратовской губернии, север Донской области, часть Астраханской губернии. Мы знаем, что каждый год, как кошмар, висит голод над русским народом. Вы говорите, что вы пересматриваете устав. Хорошие слова. Новый продовольственный устав, читаем мы в декларации, отводит главную роль мерам самопомощи и общественной помощи пострадавшему от неурожая населению. Прекрасные слова, готов под ними подписаться, но вот распоряжение министра внутренних дел [А.А.] Макарова: «Принимая во внимание, что некоторые общественный организации» – это, господа, напечатано было осведомительным бюро, – «преимущественно земские, несмотря на закончившуюся повсеместно уборку урожая, продолжают сборы пожертвований в пользу населения, пострадавшего от неурожая, министр нашел, что полномочия всех вообще учреждений, обществ и лиц должны быть признаны ныне прекратившимися в отношении всех губерний и областей». Вот вам продовольственный устав, вот вам общественная самодеятельность. В декларации одно, а в распоряжении коллеги по кабинету запрещение общественной самодеятельности? Чему верить, господин председатель Совета министров, вашей ли декларации или деятельности вашего товарища по кабинету? Чему позволите верить?

Здесь, господа, дальше говорили о мероприятиях, направленных к хозяйственному преуспеянию населения, о массах крестьянства. И когда я возвращаюсь к этой теме, всякий раз предо мною встает недобрая память о Третьей Гос. Думе. Вот здесь [В.М.] Пуришкевич, вероятно, по случайной обмолвке или, может быть, просто по недоумению в этом вопросе, говорил о том, что он тоже скорбит, что земля утекает из народных рук, и сказал, что он был защитником закона 9 ноября [1906 г.]. Я, господа, не знаю, как совместить эти два совершенно невозможных положения, как разрешить это нестерпимое противоречие: да, ведь, земля-то стала утекать после издания закона 9 ноября от крестьян, вследствие этого закона, и те, кто его защищали, они на свою совесть взяли обезземеление крестьянства (Рукоплескания слева). Они в этом повинны. Господа, землеустройство и закон 9 ноября, который положил в основу свою частную собственность на землю, если бы он остановился только на этом, может быть, не был бы так плох, но он пошел дорогой убийственной, он пошел насильственным путем, он пошел путем разрушения и он создал нестерпимые противоречия. В деревне, господа, давно пропал внутренний мир, семья крестьянина уже в междоусобице, брат пошел на брата и сын на отца, крестьянская земля треплется на рынке, как валящий зипун. Предо мною лежат данные о деятельности этого землеустроительства. Вот, например, вам землеустройство Чистопольского уезда Казанской губернии: человек, который служил там, уличен ревизией и в подлогах, и во взяточничестве; передо мною вырезка из того же Чистопольского уезда: разбирается отцеубийство, сын убил отца за то, что тот продал надельную землю. Вот какой страшный грех внесли вы в деревню тем, что разрушили понятие крестьянина о земельной собственности, и под влиянием беды, неурожая, голода, падежа или пожара крестьянская семья несет страшное разорение. Председатель Совета министров, говоря об экономическом подъеме крестьянства, забыл одно, что в его записке к росписи содержатся иные цифры, эти цифры – официальные, вы можете их найти в бюджетных данных. По конец этого года с начала действия закона продано, господа, 1 500 000 дес. крестьянской земли, продано 360 000 крестьянами-домохозяевами, и когда я в прошлом году говорил, что в Самарской, Уфимской губернии и других продают землю от голода, продают на хлеб, потому что нечего есть, я не думал чтобы это приняло такие громадные размеры. Только в прошлом, 1911 г., оказывается, продано 500 000 дес. (Голоса в центре: кому продано?). Меня спрашивают, кто купил? Покупали более богатые, покупали не только крестьяне, а иногда под их фирмою и лица других сословий. (Справа движение; слева голос: правда). Я в прошлом году приводил много данных по этому поводу и не хочу их повторять, а вы мне ответьте: что делается с теми несчастными людьми, которые продают, у которых не остается клочка земли, у которых не остается хаты, куда прийти домой, куда они пойдут? Здесь говорили о том, что Крестьянский банк благодетельствует крестьянство, а знаете ли, господа (Шульгин: да вы крепостник!), что – таковы данные из Саратова – Крестьянский банк секретным циркуляром предложил заведывающим имениями задержанный на полях крестьянский хлеб за недоимки свезти в амбары. Большая часть хлеба уже сгнила – свозить стали в ноябре. Вот хозяйство на этих самых банковских землях. Мне говорят, против чего же вы возражаете? Как против чего? Да разве вы не заметили в декларации председателя Совета министров, что он желает пересадить этот якобы благодетельный закон с его недостатками и коренным пороком в Сибирь, но как? При этом внутри, говорят, надо избавиться от вредного дробления мелких владений. Здесь он устанавливает известную недробимость надела, а куда пойдет безземельный люд, позвольте вас спросить? Государство задавало ли себе этот вопрос? Куда деваться этим десяткам тысяч обезземеленных людей, где их приют?

Я перехожу к положению торговли и промышленности. Для того, чтобы обезземеленный народ нашел свой заработок в городе, должна развиваться промышленность, он может получить его только в одном месте – на фабриках и заводах в качестве рабочего. Ну, а наша промышленность? Председатель Совета министров очень красно́ говорил вам о подъеме экономической жизни, он забыл только немного расчленить этот подъем. Действительно, голод чугунный, голод стальной, голод цементный, не знаю, какой еще голод, каменноугольный, нефтяной существуют, но почему и в каких районах это особенно сказывается? Ведь, это промышленность строительная по преимуществу, ведь это всё дело массовой постройки железных дорог, казенных заказов, огромных построек в городах, это не касается низов народной жизни. Если же вы обратитесь к тем отраслям промышленности, которые связаны с внутренними народным рынком крестьянским, как хлопчатобумажная и др., то вы увидите, что там этого подъема нет. Там, наоборот, замечаются признаки обратного свойства, вы увидите, что этот подъем промышленности совсем не таков, как говорил председатель Совета министров. Пусть он вспомнит свою записку к росписи: Ирбитская ярмарка – привезено товаров на 25% меньше прошлого года, и то не распродано; Нижегородская ярмарка прошла вяло; Крещенская ярмарка – привезено 80 000 пуд. шерсти, продано 15 000 пуд.; Киевская контрактовая [ярмарка] – вяло. Вы видите, господа, во всех живых промышленных центрах страны в этом году замедление темпа и чрезвычайно тяжелое. И тут нам говорят, что будто бы этот подъем оживляет народную жизнь. Откуда же он это взял? Из цифр своего бюджета, из свободной наличности? Здесь всё время говорили, что нельзя отличить по политическому содержанию речи моего товарища по партии В.А. Маклакова от речи председателя Совета министров, и я все время сегодня недоумевал, почему это говорится? Чего не хватает господам националистам и господам правым, чего они не поладили с нашим правительством, чем это правительство погрешило против них, что случилось? Быть может, мало перепало из тех столбов золота, которые рисовал Марков 2-й. (Рукоплескания слева; Гижицкий: это недостойно, Андрей Иванович!). Быть может, и что же скрывать секрет? Я недавно видел издателя одной националистической газеты, он с наивностью и с удивительной прямотой признался мне о тех субсидиях, которые он получал. Если вы не признаетесь, то вы только хуже его, и больше ничего (Рукоплескания слева). Быть может, казначейская точка зрения нашего министра финансов вот этого скупого «и даже не рыцаря», как сказал Марков 2-й, быть может, она только потому казначейская, что для них стал немного теснее ход в этот сундук (Рукоплескания слева).
Вообще в этом деле меня, господа, не интересует этот раздор: милые бранятся, только тешатся, скоро помирятся, а дело не в этом; дело в том, действительно, что там, где хотят подъема, экономического расцвета, там нельзя забывать про положение масс населения, нельзя третировать эти массы так, как их третируют теперь. У нас очень любят хвастаться расцветом грандиозной промышленности, но этот особенный расцвет в нашу пору устраивают особым образом – концессии железных дорог, нет им конца, правительство упорно ведет помимо Гос. Думы – там и удобнее сторговываться и столковываться с этими концессионерами. А знаете ли вы, господа, что если бы не случайная газетная обмолвка, то громадная площадь туркестанских земель, годных для хлопководства, о которых говорил председатель Совета министров, была бы отдана и без торгов, а прямо в руки крупных капиталистов. Теперь хотят вызвать соревнование, торги, говорят, что даже поведут этот вопрос через Гос. Думу, но вот, например, великобританскому подданному Стюарту отдали на Кавказе эксплуатацию всего «белого угля», огромную массу движущей силы воды, и провели это помимо вас и даже не сказали вам, предоставив огромный район в руки промышленного предприятия. Что это такое – подъем или попросту хищническое хозяйство? Я думаю, что последнее определение будет вернее; я никакого подъема, в этом по крайней мере, не вижу, а вижу только одно: желание в этих крупных вопросах уйти от вас и вашего контроля, за вашею спиною по старому обделывать свои делишки.
Дальше господин председатель Совета министров даже говорит, что он пойдет на борьбу, как вы думаете с чем – с синдикатами, «которые поднимают цены», он даже грозил карательными действиями по поводу «корыстных побуждений». Я, признаться, в эту борьбу не верю, не верю потому, что ее не было и не будет, а вот на борьбу с профессиональными рабочими организациями правительство давно пошло; а разве можно себе представить подъем промышленной жизни страны, планомерный расцвет промышленности без разумного социального законодательства в области рабочего вопроса, разве можно оставить рабочих совершенно беззащитными перед этими корыстными побуждениями, разве возможен прогресс профессиональных организаций, против которых идет товарищ по кабинету В.Н. Коковцова, и как же вы говорите, что вы будете защищать рабочих, когда вы все время систематически мешаете им организоваться, не даете им возможности отстаивать свои профессиональные нужды. Я никак не могу понять, где же здесь хотя какое-нибудь соответствие слов с действительностью.

Господа, еще одно – бюджет. Ну, по части бюджета в этом году и В.Н. Коковцову оптимизм развивать мудрено. Бюджет наш прибавился по расходам на 350 млн. руб. сразу; в бюджете расходы возросли почти на 12%, а доходы только на 9%. Передо мною любопытная таблица, ведомая многим членам Гос. Думы, которых весною уговаривали голосовать на броненосцы 500 млн. руб. Тогда нам предсказывали 3 млрд. 50 млн. руб., а теперь внесли 3 млрд. 200 млн. руб. С весны немного прошло [времени]. Тогда нам говорили о расходах обыкновенных и чрезвычайных, что самое большее надбавим 150 млн. руб., а надбавили 350 млн. руб. Вот как за четыре месяца оправдываются предсказания. В том же самом бюджете, где будто бы хорошо удовлетворяются культурный нужды, посмотрите – ведь это звучит иронией – 2 млн. руб. урезали на народное образование (не 10 млн., а 8 млн. руб.) 3 млн. руб. прибавки на все водные пути Империи, 1,5 млн. руб. на новые шоссейные и грунтовые дороги – это в бездорожной Руси, около 2 млн. руб. на осушение и обводнение – это при 50 млн. дес. заболоченной и необводненной земли. Дальше, при ничтожной оплате служащих государства, этих мелких несчастных чиновников почтово-телеграфных, контрольных казенных палат и других; без конца, им платят гроши, и вы сами понимаете, что в этом положении невозможно оставаться дальше, дальнейших ассигновок в этом направлении в бюджете почти нет. Господа, о бюджете придется говорить подробно. Я привел вам его только как образчик, как пример того, что экономического и финансового благополучия нет. Мы к этому вернемся, и вы сами увидите, что структура этого бюджета таит в себе большие опасности. Не скрывает их и сам Владимир Николаевич [Коковцов]. Он вам говорит, что придется брать новые налоги, изыскивать новые средства обложения, старые исчерпаны, и бюджету грозит нарушение равновесия. Это не мои слова, это слова председателя Совета министров.

Итак, господа, будьте же откровенны и скажите, где же в этой декларации что-нибудь, с чем мы могли бы согласиться? Другой вопрос я предлагаю правительству, и скажите, где те люди, которые его поддерживают. Первая Дума и Вторая Дума опирались на крестьянство, и эта карта, как сказал покойный Столыпин, была бита. Крестьянство было признано неблагонадежным в массе и удалено. Создался акт 3 июня, он рассчитывал на землевладельцев, на лояльные, благонадежные землевладельческие элементы. Третья Дума отжила, и эта карта бита. Землевладельцам не поверили и позвали пастырей духовных, совершили ужасное в государстве дело: от алтаря человека вывели на политическую улицу, втиснули его в политические междоусобия, сделав его объектом борьбы противоположных партий. И эта карта бита, сорвалось и на этот раз. Скажите, где же элементы, которые вас поддерживают? На кого же вы опираетесь? Скажите нам, что вы хотите? Хотите ли вы идти за теми, кто сегодня вас бранил, тогда дайте им отступного. Хотите ли вы, наконец, реформ, так говорите об этом откровенным и ясным языком, говорите, господа, пока не поздно. Здесь говорилось о том, что будто бы правые патриоты представляют народ. Господа, самое тяжелое, что я испытывал за последние годы, это было сознание того, что слово «патриотизм», любовь к родине захватано, истаскано грязными руками, страшно стало говорить это слово. (Слева бурные рукоплескания и голоса: браво; шум справа). Председатель. Член Государственной Думы Шингарев. Прошу вас не употреблять столь резких выражений.
Шингарев. Если вы, господа, совершенно откровенно поставите пред собою вопрос, если совершенно откровенно, хотя бы наедине с собою, спросите, кто пошел за некоторыми патриотическими организациями, разве вы не увидите там сплошь и рядом желание пристроиться, устроить личное благополучие или, хуже того, избавиться от уголовной ответственности? Скажите, господа, ведь это же правда, ведь это было? Ведь, господа, следом за вашим патриотизмом плетется длинный и страшный хвост этих людей, которые прилипли к вам, которые от вас не отстанут. Это же верно, господа? Ну, а господа националисты? Разве мы не видели, как они перекрашивались справа налево, в умеренных, в неумеренных, в зависимых, независимых, в центр, край – и так без конца. Что это такое? Прикажут вам, вы завтра еще десять раз перекраситесь; прикажут вам, вы откажетесь от вашего прошлого названия и сочините десять новых программ. И когда В.Н. Львов заговорил здесь о русском консерватизме, я испытал чувство глубочайшего изумления. Я не знаю на Руси правильной и честной консервативной партии. В этом, быть может, наше горе. Я не знаю русских консерваторов, которые были бы действительно консерваторами, а не прислужниками [бюрократии]; я не знаю их идеологии, ибо она до сих пор не была сказана.

Итак, когда я вижу перед собой огромную декларацию председателя Совета министров, когда раскрылся этот шкаф Терезы Эмбер, и мы увидели кучу бумаг, я позволю себе спросить: можно ли их реализовать на рынке, не потеряли ли они всякую ценность; быть может, эти бумаги казались хорошими, пока были скрыты, и никто их не видел; а теперь их реализовать невозможно. И я должен сказать председателю Совета министров: животворный дух отлетел от вашего кабинета, потому что там нет народных нужд, народных желаний. Пока вы не вернетесь на этот путь служения народу, до тех пор бессильны будут все ваши поступки; ваш путь будет путем обреченных, и ваша декларация напомнила мне слова писателя русской земли Гончарова. Он говорил о русской бюрократии – как один из лучших ее знатоков: «Умрут ее производители, а она все существует целые века, и каждый день, каждый час, и сегодня, и завтра, и целый век бюрократическая машина работает стройно, непрерывно, без отдыха, как будто нет людей, одни колеса, да пружины». Что изменилось, господа, в этой картине с тех пор? И декларация председателя Совета министров напомнила мне слова Гончарова, сказанные о русской государственности в 1847 г.: одни колеса, да пружины, живого дела нет. (Бурные рукоплескания слева).

Материал предоставлен -
канд. истор. наук, Макаров В. В.